Это был целый ритуал. В эти минуты Иван Павлович чувствовал свою особую значительность. В такие мгновения у него вырастал над головой нимб.

Но вернёмся на землю.

Пора на обед. Обедал он, как правило, дома. Предварительно позвонив жене, Иван Павлович не спеша двинулся в сторону дома. На машине на обед он не ездил, хотя машина стояла на площадке, а водитель высматривал своего шефа.

Проходя мимо одноэтажного здания штаба тыла, через открытую форточку услышал женский смех.

– Чего это они ржут, бездельницы? Работать надо, а они развлекаются. Ну, погодите. Уж я вам сейчас.

Он повернул в сторону штаба. Навстречу ему бежал заспанный сержант, дежурный, судя по повязке на рукаве.

– Застегнитесь, товарищ сержант, и ремень поправьте.

Иван Павлович зашёл в кабинет, в котором продолжали весело смеяться женщины.

– Здравствуйте, чему радуемся?

На столе стоял аккуратно разрезанный, видимо, домашней выделки торт, лежали россыпью яблоки. На подставке чайник.

– Что за торжество?

Женщины притихли. Одна, что у двери сидела, видимо, побойчее других, улыбнулась.

– Здравствуйте, Иван Павлович, вот день рождения у Любы, решили чайком побаловаться.

– Поздравляю, поздравляю, но отмечать-то в другой обстановке надо бы. Не так ли?

– Так у нас обеденный перерыв.

Это опять та самая, бойкая, парирует начальника. Ну, я тебе сейчас.

Иван Павлович опытным глазом осмотрел кабинет.

Есть!

У стола этой самой бойкой учётчицы (звали её, если он не ошибался, Наталья Петровна) стояла большая мусорная корзина, битком забитая всякой всячиной, в том числе и окурками. Так они ещё здесь и курят? Ну, погоди!

– А что это, красавицы наши, мусор не убираем? Солдатиков вам подавай, самим лень уже и корзину вынести?

Лица у дам стали вытягиваться. Не миновать грозы. Они знали нрав начальника, знали, что он не переносит табачный дым, а уж мусор тем более.

Сейчас начнётся. И они оказались правы.

Иван Павлович медленно подошёл к корзине, поднял её и с улыбкой опрокинул на стол весёлой Наталье Петровны.

– Еще раз такое увижу – всех уволю. Я ясно выразился?

Наталья Петровна заплакала.

Ну, эта сегодня точно больше не будет ржать. И Иван Павлович, явно довольный собой, вышел из кабинета. Навстречу ему мчался начальник тыла, подчинённые уже предупредили.

– Иван Павлович, день добрый, рад Вас видеть, проходите ко мне.

– Товарищ полковник, мне неприятно, что у Вас в штабе бардак. Наверно, надо бы забрать у вас это здание, раз не умеют люди порядок и чистоту поддерживать. Вы что же, по кабинетам вообще не ходите? Посмотрите, они месяцами за собой не убирают. Ну, разве так можно? Я не шучу. Сегодня же этот вопрос с командиром обсудим.

– Иван Павлович, не сердитесь, я им сейчас такой разнос устрою! Да я…

– Разбирайтесь.

И Иван Павлович с хорошим настроением – а как же, сделал ещё одно доброе дело – пошёл домой.

После обеда, вздремнув часок – так им было заведено давно – начальник политотдела сразу же пошёл на заседание партбюро узла связи. Ехать туда не пришлось, это подразделение находилось буквально в ста метрах от дома.

У подъезда казармы нервно вышагивал начальник узла связи, чуть поодаль стояли начальник штаба дивизии и секретарь парткомиссии.

– Ну что, коммунисты собрались? Пошли?

Ровно в шестнадцать часов началось заседание.

Это был спектакль одного актера. Иван Павлович, не пользуясь текстом, подготовленным ему подчинёнными, в течение получаса громил руководство части. Командир подразделения сидел красный как рак, секретарь партбюро и замполит, как провинившиеся школяры, нагнули головы к столу. А шеф бушевал.

– Да разве это учебный процесс? Сидят, понимаешь, с расстёгнутыми воротничками, шум, гам в классе, разве это порядок?

Это Иван Павлович вспомнил, как однажды, в прошлом году, заходил в учебный корпус. Но кто ему скажет, что это было в прошлом, кто осмелится перечить ему, представителю ЦК Партии в дивизии? Все молчали, тупо глядя под ноги или на стол, кто где сидел. Начальник политотдела явно был сегодня на коне.

– Начальник штаба, – а это уже к начальнику штаба дивизии, – наведите здесь порядок. Я вижу, товарищ майор не справляется с должностью, надо бы ему помочь.

Начальник штаба тоже стал похож на школяра. А что он может сделать, не спорить же с номенклатурой ЦК (так он за глаза называл Ивана Павловича).

– Поможем, товарищ полковник, обязательно поможем.

В кабинет заглянул заместитель начальника политотдела и передал начальнику какую-то записку.

Иван Павлович медленно, значительно так, как секретный пакет, развернул записку, прочитав, обратился к присутствующим.

– Я прошу прощения, срочно вызывает к телефону член военного совета, генерал Спиридонов. Вынужден уйти. Доводите разговор до конца. Да попринципиальнее, пожалуйста, попринципиальнее. Важный вопрос рассматриваете. Начальник штаба, оставайтесь, потом расскажете. Всего доброго, товарищи.

Никакой Спиридонов, конечно, не звонил, это просил перезвонить начальник Горторга. Что ему, интересно, надо, только что десять человек с его базы вернулись. Наверняка опять людей попросит. Но позвонить надо, нужный всё же человек.

Иван Павлович прошёл в кабинет.

– Александр Фёдорович, здравствуй. Конечно я, а кто ещё? Ты что хотел? А, вот так даже. Так. Дай подумать. Хорошо, часиков в семь жди.

Ишь ты, в баньку зовёт, точно солдат будет клянчить. Ну что же, надо сходить, отдохнём хоть.

А жизнь тем временем продолжалась и кипела вовсю. Опять забежал заместитель.

– Опять носишься? Остановись! Что ещё?

– Да я напомнить, в пять заседание партийной комиссии, люди уже собрались.

– А где секретарь, Арнольд где?

Так он предварительно с народом работает, командира части ведь разбираем, не просто так.

– Пусть зайдёт.

Зашёл Арнольд Петрович.

– Ну что, как настроение у людей?

– Да по-разному, Иван Павлович, мне бы ещё минут десять, боюсь, кое-кто не поддержит нас.

– А ты не бойся. Пошли. Меня слушай, я уже всё решил.

И Иван Павлович решительным шагом пошёл в сторону зала заседаний, в котором обычно проходили практически все серьёзные мероприятия дивизии.

Зал был оформлен в музейном стиле. Светло, тихо, уютно, торжественно. Начальник политотдела считал – и, наверное, психологически это было правильно – что сама строгость, парадность помещения будет в любом случае на его стороне.