одета в тёмно-оранжевые штаны и такого же цвета блузку; оранжевый всегда был цветом обвинения. Адекор, в свою очередь, был одет в синее, цвет обвиняемого. Сотни зрителей, примерно поровну мужчин и женщин, собрались на другой половине помещения; доосларм басадларм по делу об убийстве явно считался событием незаурядным. Жасмель Кет была здесь, и её сестра Мегамег Бек. Партнёрша Адекора Лурт присутствовала тоже; она крепко обняла его, как только пришла. Рядом с ней сидел их сын Даб, того же возраста, как и малышка Мегамег.

И конечно же, присутствовали почти все салдакские эксгибиционисты; в данный момент нигде не происходило ничего интереснее этих слушаний. Несмотря на своё незавидное положение, Адекор обрадовался, увидев Хавста во плоти – его трансляции он смотрел большую часть жизни. Он также узнал Луласма, любимца Понтера, и Гаулта, и Талока, и Репета, и пару других. Эксгибиционистов было легко заметить: они были обязаны носить серебристые одежды как знак общедоступности того, что транслирует их компаньон.

Адекор сидел на табурете; вокруг него было много свободного места, что позволяло Болбай во время своей речи ходить вокруг него кругами, что она и делала, демонстрируя явную склонность к театральным эффектам.

– Так скажите нам, учёный Халд, чем закончился ваш эксперимент? Удалось ли вам факторизовать ваше число?

Адекор покачал головой.

– Нет.

– То есть подземное расположение не помогло, – сказала Болбай. – Чьей идеей было проводить эксперименты с факторизацией под землёй? – Её голос был низковат для женщины – глубокий и раскатистый.

– Понтер и я приняли это решение совместно.

– Да, да, но кто первым предложил эту идею? Вы или учёный Боддет?

– Я не уверен.

– Это были вы, не так ли?

Адекор пожал плечами.

– Это мог быть я.

Болбай встала перед ним; Адекор демонстративно не следил за ней взглядом во время её передвижений.

– А теперь, учёный Халд, расскажите нам, почему вы выбрали это место?

– Я не говорил, что выбрал его. Я сказал, что я мог это сделать.

– Хорошо. Тогда скажите, почему для вашей работы было выбрано именно это место.

Адекор нахмурился, прикидывая, насколько глубоко стоит вдаваться в детали.

– Землю, – сказал он, – непрерывно бомбардируют космические лучи.

– Что это такое?

– Ионизирующее излучение, приходящее из космического пространства. Поток фотонов, ядер гелия и других ядер. Когда они сталкиваются с ядрами атомов в нашей атмосфере, они порождают вторичное излучение – в основном пионы, мюоны, электроны и дутар-лучи.

– Они опасны?

– Нет; во всяком случае, в количествах, производимых космическими лучами. Но они влияют на чувствительные инструменты, поэтому мы хотели поместить наше оборудование в место, экранированное от космических лучей. А Дебральская никелевая шахта расположена поблизости.

– Вы могли разместиться в каком-либо другом месте?

– Полагаю, могли. Но Дебральская шахта уникальна не только глубиной, хоть это и самая глубокая шахта в мире, но и чрезвычайно низкой собственной радиоактивностью окружающих горных пород. Уран и другие радиоактивные элементы, присутствующие в других шахтах, испускают заряженные частицы, которые могут повредить наши инструменты.

– Так что внизу вы были надёжно экранированы от всего?

– Да; от всего, кроме, я полагаю, нейтрино. – Адекор уловил изменение выражения лица арбитра. – Крошечных частиц, которые беспрепятственно пролетают сквозь твёрдые тела; против них не может быть защиты.

– Не были ли вы экранированы от кое-чего ещё в вашей шахте? – спросила Болбай.

– Я не понимаю вопроса, – ответил Адекор.

– Тысячи саженей скалы между вами и поверхностью. Никакое излучение не в силах до вас добраться – даже космические лучи не в силах пронзить эту толщу.

– Именно так.

– И никакое излучение снизу не способно достигнуть поверхности с того места, где вы работали, не так ли?

– К чему вы ведёте?

– Я веду к тому, – сказала Болбай, – что сигналы ваших компаньонов – вашего и учёного Боддета – не доходят до поверхности, когда вы в шахте.

– Да, это так, хотя я даже не думал об этом до вчерашнего дня, пока мне на этот факт не указал принудитель.

– Даже не думали? – с подчёркнутым скептицизмом переспросила Болбай. – С момента вашего рождения у вас есть персональный куб памяти в павильоне архива алиби, прилегающем к зданию Совета, в котором мы находимся. Он записывает всё, что вы делаете, каждое мгновение вашей жизни, передаваемое вашим компаньоном. Каждое мгновение вашей жизни – кроме тех, что вы провели глубоко под поверхностью земли.

– Я не специалист в этих вопросах, – уклончиво ответил Адекор. – Я не слишком много знаю о том, как компаньон передаёт данные.

– Не надо, учёный Халд. Минуту назад вы развлекали нас историями про мюоны и пионы, а сейчас вы хотите нас убедить, что не понимаете устройства обычного радио?

– Я не говорил, что не понимаю его, – ответил Адекор. – Я лишь сказал, что не задумывался над этой проблемой до того, как её озвучили.

Болбай снова оказалась у него за спиной.

– Никогда не задумывались о том, что когда вы спуститесь под землю, то в архиве, впервые с момента вашего рождения, не окажется записей ваших действий?

– Послушайте, – сказал Адекор, обращаясь напрямую к арбитру, пока кружащая вокруг него Болбай снова не перекрыла ему вид. – У меня не было повода обратиться к своему архиву алиби в течение несчётных месяцев. Да, я был осведомлён о том, что обычно все мои действия записываются, но это было абстрактное знание, про которое не вспоминаешь каждый день.

– И всё же, – продолжала Болбай, – каждый день вашей жизни вы наслаждаетесь покоем и безопасностью, которые достигаются посредством именно этих записей. – Она посмотрела на арбитра. – Вы знаете, что ваши шансы стать жертвой ограбления, убийства или ласагклата во время одинокой ночной прогулки практически равны нулю, потому что такое преступление никак не может сойти с рук. Если вы обвините, скажем, меня, в том, что я напала на вас на площади Песлар, и вам удастся убедить арбитра, что ваши обвинения имеют под собой почву, арбитр прикажет вскрыть ваш или мой архив алиби за интересующий период и просмотреть запись, которая докажет мою невиновность. Тот факт, что преступление невозможно совершить, не оставив записи, позволяет нам всем жить спокойно.

Адекор молчал.

– Кроме случая, – продолжила Болбай, – когда преступник заманивает жертву в такое место – практически в единственное место, где невозможно сделать запись о происходящих там событиях.

– Это абсурдно, – сказал Адекор.

– Так ли? Шахта была выкопана задолго до появления первых компаньонов, и, разумеется, мы уже давно используем для подземных работ роботов. Люди практически никогда не спускаются в шахту, вот почему мы никогда не пытались решить проблему отсутствия связи между компаньоном и павильоном архива алиби. Однако вы создали условия, которые