— Ты куда? — удивился Корвин.

— Что-то не так, — хмуро отозвался Свит, — Ёлка и Лучик. Их нет.

Корвин озабоченным взглядом отыскал их дом. Всё было как обычно: ворота конюшни на запоре, из кухонной трубы уютно вьётся дымок… Вот разве что в окошке не было заметно света, хотя сумерки уже погрузили улицу в полумрак. Отгоняя шевельнувшуюся было тревогу, Корвин крикнул:

— Да дома они, вот увидишь! Просто малец, небось, спит. Или свечи закончились…

— Ты не понимаешь, Кор! Я их совсем не чувствую! — с этими словами Свит соскочил с седла и побежал к воротам. Оставив нараспашку калитку и конюшенную дверь, он сразу бросился в кухню. "Вот козлина," — проворчал Корвин, полностью открывая ворота и заводя в стоило брошенного хозяином на улице Кренделька. Однако мгновения утекали, из дома не доносилось ни звука, и недобрые предчувствия снова всколыхнулись мутной волной.

— Эй! — крикнул он в темноту, — Что у вас там?

Почти сразу же на конюшню из кухни вылетел Свит. За спиной у него был лук в кожаной налучи и колчан со связкой стрел, в руках — скомканный плащ и почему-то Ёлкина прялка, на поясе — походный кошель. Он только вскинул руку, отмахиваясь от любых вопросов, и снова выбежал на улицу. Удаляющиеся шаги торопливо простучали по мостовой. "А калитку закрывать кто будет?" — крикнул Корвин, выскакивая следом. Однако тупик был пуст.

В это время Свит уже промчался через площадь к закрытым на ночь воротам, на глазах у оцепеневших от удивления стражей взбежал вверх прямо по стене, перемахнул через кромку Ограды и исчез в ночной темноте с другой стороны.

— Чур меня, — сказал один из стражей, торопливо осеняя себя охранным знаком, — Это куда это наш лекарь так рванул на ночь глядя?

— Да кто ж его знает, — отозвался второй, — Маги — они все сплошь чокнутый народ.

Между тем Свит, скатав плащ и привязав его удобно за спиной, ходкой волчьей рысью двинулся в лес по ближайшей стёжке. Без видимой цели он петлял и кружил по зарослям, постоянно меняя направление. Места были знакомые, давно исхоженные им вдоль и поперёк, к тому же густо истоптанные ногами прочих людей, но нужное место попалось далеко не сразу. Наконец, Свит остановился. Три хорошо натоптанные лесные стёжки разбегались в разные стороны, исчезая в кустах. Отвесив крепкого пендаля подвернувшейся под ногу зубатке, Свит встал прямо на перекрестье, порылся за пазухой. На свет Луны появился завёрнутый в рушничок свежий сдобный калач, уголёк из очага, небольшая глиняная плошка и клубочек шерсти. Калач Свит понюхал и отправил обратно за пазуху, а остальное принесённое добро разложил на земле так, чтобы каждый предмет оказался у начала своей стёжки. В плошку плеснул из фляги немного воды. Потом достал из кошеля Ёлкино веретено, привязал его к куску прочной бечёвки и на вытянутой руке подвесил перед собой. Почти сразу веретено начало описывать ровные круги. Свит терпеливо ждал. Постепенно круги вытянулись в овалы, явно указывающие в сторону, где лежал клубок. Свит засунул веретено за пояс, подобрал клубок с земли и побежал по указанной стёжке. Она почти сразу круто свернула к Светлой Мари, пересекла русло ручья и внезапно закончилась возле какого-то хуторишки весьма неопрятного вида. Свит снова вытащил веретено, перемотал на него нить с клубка, подвесил над дорогой. Веретено уверенно указало в сторону полосы крапивы, густо разросшейся за хуторской околицей. Свит тихонечко ящернулся, закутался в плащ и полез в жгучие заросли. За ними начиналась новая тропа.

Наконец, настал момент, когда веретено отказалось указывать путь. Немного полюбовавшись описываемыми им ровными кругами, Свит бросил его, улёгся рядом на землю и чутко прислушался. Не выяснив ничего интересного, он вытащил калач, понюхал, затем покрутил головой, внимательно втягивая носом воздух. Снова ничего. Тогда Свит взял лопаску от прялки, которую всё это время тащил с собой, внимательно изучил рисунок. Вместо лошадки в кольце из ёлок стояла странная изба, подпёртая снизу четырьмя узловатыми куриными ножищами. Свит посмотрел по сторонам, выбрал направление, в котором виднелось больше всего ёлок, и напролом, без тропы пошёл в их сторону. Опустившись на землю под корнями самой большой ёлки, он запустил руку в кошель, вытянул наружу вязаные копытца и некоторое время сидел неподвижно, закрыв глаза, нюхая попеременно то их, то калач. Это тоже не дало никаких результатов. Свит сплюнул, убрал калач и копытца. Потом нашёл кочку травы позеленее, опустил на неё руку, и трава вокруг тут же поникла, потеряла молодую сочную свежесть, превратившись в пожухлый сухостой. А Свит завернулся поплотнее в плащ, закатился под ёлку, стянул сапоги, удобно устроился на толстом ковре из старой хвои и заснул.

В тот же миг на Еловой горке Мара вздрогнула под лоскутным одеялом и открыла глаза.

— Ты чувствуешь? — тихо спросила она у Иста.

— Что именно?

— Только что кто-то зачерпнул силу на тропе возле болота, причём много и неаккуратно.

— Ракшасы? — встревожился Ист, — Я схожу проверю.

— Нет, нет… Погоди. Давай сперва посмотрим, что там.

Выскользнув из-под одеяла, Мара легко пробежала через избу, вытащила из кухонного угла большое корыто и утвердила его на столе. Плеснув в него из ведра воды, она подхватила стоявший при входе берёзовый веник и принялась размешивать им содержимое корыта, напевая без слов. Вода мягко засветилась. Мара отряхнула помело и устремила внимательный взгляд на её поверхность. Там, словно в волшебном зеркале, виднелись высокие ёлки, зелёные кочки травы, небольшой извилистый ручей…

— Вот оно! — воскликнула, наконец, Мара, отыскав кочку, высушенную Свитом.

— И никого нет, — добавил Ист, — Ракшасят помаленечку, что с ними поделаешь. Завтра найду и выгоню.

Однако Мара продолжала напряжённо всматриваться в отражение.

— Смотри, — наконец, произнесла она, — Видишь следы? Ракшасы не носят обувь. Здесь недавно прошёл человек.

— Хм… Как интересно… Человек в сапогах. Дикий?

— Или любитель покрасоваться из местных.

— Э, нет, — усмехнулся Ист, — Любой тормал в твоём уделе тащил бы сапоги на палке, а сам шлёпал в лаптях, если не босиком.

— Нехорошо, что он успел спрятаться. Однако это мужчина, а значит, я смогу его подманить.

— Смотри, милая, — полушутя пригрозил ей Ист, — А вдруг это окажется какой-нибудь прекрасный принц? Не вздумай с ним целоваться!

— Фу, выдумаешь тоже, — Мара состроила кислую гримаску и выскочила за дверь.

Пресветлый Маэль еще нежился в облаках, не спеша являть миру своё огненное Око, когда над Светлой Марью раздался зов. Нежная, манящая песня Мары разлилась над болотом, потекла берегами множества мелких ручейков и достигла края леса.

Услышав её, молодой охотник забыл