— Я навожу справки об Андрее Семенове по просьбе его жены и брата. Они тоже допускают, что он жив.

— Как странно… Странно, что и мне пришла в голову эта мысль. Понимаешь, я его знал, он учился у нас, бывал в доме. Слишком яркий, слишком неудобный и сильный физически человек для того, чтобы тихо пойти ко дну. Говоришь, брат тоже просил его найти? А я допускаю и третий вариант. Что этот брат его и утопил. Он ведь оставил семью и троих детей ради нее, как я слышал. Эта Лиля, из-за которой произошло столько несчастий, — она не просто слишком красива. Я, например, не могу ее видеть. Мне кажется, таких когда-то сжигали на кострах, как ведьм. И дело не в ее внешности.

— Виктор Павлович! — с деланым возмущением воскликнул Сергей. — Надеюсь, вы не одобряете столь безумную практику?

— Одобряю, — устало улыбнулся Осипов. — На самом деле безумие заключается в том, что произошло с Лерой и Олей. Ночью я лежу и думаю: может, во мне есть какой-то брак, какой-то грех, черное поле, раз такое происходит с моими близкими людьми? Сережа, я боюсь, что это еще не все, вот в чем дело.

Андрей уже почти месяц жил в другом сарае вместе с тремя пленниками, ни один из которых толком не понимал, как и почему здесь оказался. Двое — Игорь и Олег — родом из Киева, Александр, как и Андрей, приехал в мае в столицу Украины отдохнуть, только он был из Питера. Собственно, они почти не разговаривали: их тюремщики — Рахим и Карим — явно подслушивали, работать всех заставляли до полного изнеможения, практически морили голодом. Наркотик кололи только тем, кто чего-то требовал. Чаще всего это был Игорь, самый молодой из них. Он страшно страдал от недоедания. Андрей иногда отдавал ему кусочек своего ломтя хлеба. Но Игорь все слабел, наркотик явно его добивал. По утрам конвоиры его просто выволакивали наружу, он заваливался на ходу. Однажды утром Игоря не смогли разбудить. Рахим и Карим попинали его ногами, Андрей пощупал пульс, сердце, сказал: «Он мертв». В этом бараке было окошко. Они втроем стояли у него и смотрели, как их палачи заталкивали мертвое тело в выгребную яму. Потом их погнали на работу. Андрей взял лопату и подумал, что ждать можно лишь одного: когда тебя эти ублюдки затолкают в дерьмо. Ждать? Или попросить укол, как сделал вчера вечером Александр? Может, лучше сразу, сейчас, да так, чтоб хоть одному голову разнести? И вдруг как будто легкое облако пролетело перед глазами, хотя он ни разу здесь не смотрел на небо. Это весточка от Лили, Вики или мамы, подумал он. Надо продержаться еще. В этом сарае пол состоял из уложенных в ряды булыжников. Вечером, когда Рахим и Карим ушли в дом, пленники забылись больным, неспокойным сном, Андрей достал из-под ремня крепкую дощечку, он ее нашел и спрятал во время работы. Он до рассвета выковыривал один булыжник. Когда получилось, вернул его на место. На следующий день во время работы он сломал пилу. Подозвал Рахима, показал, тот замахнулся, чтобы ударить, встретил его взгляд, опустил руку, пошел за другой. Андрей, разрывая в кровь руки, отломил часть лезвия пилы и быстро сунул под ремень брюк. Затем толкнул поленницу, и дрова рассыпались.

— Это не я виноват, — сказал он вернувшемуся Рахиму, который произносил какие-то ругательства на своем языке. — Неправильно сложили, ты что, не видишь?

— Делай!

Рахим сунул ему другую пилу, забрал часть сломанной и пошел выбрасывать.

Ночью Андрей вынул булыжник и начал его затачивать с одной стороны. К утру положил в ямку кусок пилы, потом вернул на место булыжник.

Однажды утром пленники обнаружили, что братья, как они называли своих тюремщиков, явно не вышли из наркотического кайфа. Они вели себя неадекватно, много и без толку суетились, постоянно смеялись. Вечером они не принесли им обычного ужина — хлеба и воды. Вообще появились только к ночи, оба уже плохо держались на ногах и заходились от безумного смеха.

— Кушять! — прокричал Рахим, и оба вывалили на пол что-то из пакета. В сарае было практически темно, горела крошечная лампочка-миньон. Когда братья ушли, встали над странной серой кучкой: это оказались дохлые крысы. Александр тонко вскрикнул и зарылся в тряпье, которое служило им постелью. Его трясло. Остальные молча отодвинулись. Потом все легли, закрыли глаза, но спать никто не мог. Андрей достал свой булыжник, оценил его возможности как оружия, — не годится. Камень все еще был недостаточно острым. Он пилил его до утра, лампочка уже погасла, он работал на ощупь. На рассвете услышал странные звуки. Оглянулся, встал. Александр пытался есть крысу, скрючивался, мучаясь рвотными спазмами, потом опять возвращался. Андрей схватил его за плечи и бросил на пол.

— Ты отравишься и сдохнешь в страшных муках, ты сошел с ума! Они наверняка отравили их!

— Мы все сдохнем в муках в любом случае, — прошептал Александр. — Чего тянуть? Я не могу выносить голода.

— Подожди, — сказал Андрей. — Я вытащил у Рахима один пузырек дряни, которую он тебе вводит. На всякий случай. Выпей просто. От этого ты уснешь хотя бы.

Александр уснул, Андрей работал, пока не услышал шаги за дверью. В этот день он падал от слабости и усталости, как Александр. Когда им вечером бросили хлеб, у них не было сил жевать. Жизнь подходила к концу. Он провалился не в сон, а в темную бездну, мечтая не проснуться. Они все мечтали умереть во сне.

Поздним утром Марат вошел в свой особняк. Чувствовал он себя неважно. Из спальни навстречу выползла Марыся, с мятым со сна лицом, зевая во весь рот. Она уставилась на него удивленно.

— Ой! Ты! А я хотела тебе позвонить и поехать в больницу. Ну, после того, как Нинка придет и чего-то приготовит.

— Как видишь, ты опоздала. Мне ничего не нужно.

Он с вожделением посмотрел на ее голую грудь в вырезе прозрачной ночной сорочки, на тело откормленной, безмятежной, аппетитной телки. Хорошо, что она не успела одеться. Он схватил Марысю в охапку, она, хихикая, охотно вернулась в кровать. Его мучила одна мысль. Он убедился в том, что не стал импотентом! Злость и желание отомстить Лиле не то чтобы совсем прошли, просто нужно подумать. Она должна ответить, но как… Самой сладкой местью было бы заставить ее каким-то образом захотеть его. Хоть с уколом, есть же такие. Конечно, ее второй муженек не намного лучше первого. Но он явно боялся, что Марат напишет заявление, скажет правду. Вообще-то она заслужила, чтобы ее заперли. И там можно делать, что хочешь. Но ему дорога собственная мужская репутация. Это ее спасение.

— Слушай, а ты совсем не больной, — сделала вывод Марыся.

— У меня же не грипп, — объяснил он ей, как слабоумной. — На меня напали, я тебе все объяснил. Прихватило сердце от боли. Сделали укол, поставили капельницу, все прошло.

— А кто на тебя напал?

— Ну откуда же я знаю. Я вышел из машины купить сигарет. Банда какая-то. Может, наркоманы. Затащили в подъезд, били, забрали деньги.

— А зачем били?