— Я сейчас точно не вспомню число. Но не очень давно. Сразу перед тем, как… — Ольга с вопросом посмотрела на Виктора. Тот ничего не произнес. — Ну, перед тем, как все случилось.

— Вы хотели сказать другое, Ольга. Вы собирались сказать: перед тем, как к вам пришла Анна Осипова, жена Виктора. Это правда?

— Ну неужели нет, — сорвался Виктор. — Если вам уже все на блюдечке выложила эта безумная Назарова!

— Витя, почему Нина Глебовна — безумная? Ты что? Твоя жена действительно приходила! Она… она ругала меня, пугала… — Олины глаза наполнились слезами.

— Все! — решительно сказал Осипов. — Я зову врача, истязание больного человека мы прекращаем. Вы не имеете права!

— Спокойно, Виктор Павлович, — Слава встал. — Я вижу, что разговор пора завершать. Ольга, вы не против, если мы его продолжим, когда вы окрепнете? И, наверное, лучше всего — вдвоем? Следствие должно продвигаться, подозреваемый задержан, без вашей помощи никак не обойдемся.

— Конечно, — испуганно кивнула Оля.

Слава направился к двери, потом оглянулся.

— Чуть не забыл главное. Он постоянно занимается спортом, ваш сосед Петр Селин?

— Я не знаю. Ни разу не видела.

— Ну как? Гири поднимал, когда находился в квартире?

— Какие гири?

— Ольга, он бросил вам в голову двухкилограммовую гирю, которая лежала в прихожей. Он всегда ее там держал?

— Мне не говорили про гирю… Мне не говорили, как это случилось… Я и не хотела знать. Там не было никакой гири вообще-то. Я пол мыла вечером в прихожей. Я часто мою пол. И уже ничего не понимаю…

Она опустилась на подушку, Виктор, оттолкнув от двери Земцова, бросился за врачом. Слава вышел в коридор и тихонько сказал себе: «Вот и я думаю. Если гиря, то почему одна и в прихожей? Вопрос».

Сергей позвонил в дверь, обитую черным дерматином. Обивка местами изрезана, местами прожжена явно сигаретой. И еще вместо номера квартиры на ней написана белой масляной краской буква «К». В то время как фамилия владельцев — Ивановы.

— Вам кого? — на пороге стояла девушка в велюровом костюме с длинными, похоже, нарощенными, вытравленными перекисью волосами.

— Светлану Иванову, если можно.

— Я вас не знаю.

— Так давайте познакомимся. Вот мое удостоверение, остальное можно не на площадке?

— Частный детектив? Че это? В чем дело вообще?

Сергей понял, что придется войти без приглашения, хозяйка явно тормозит. Он протиснулся мимо нее, огляделся в прихожей, заваленной и завешанной кучей всякой одежды.

— Мы не могли бы пройти куда-то, где можно сесть? Так будет удобнее разговаривать.

Светлана молча прошла вперед, и они оказались в такой же захламленной гостиной. Там обнаружились диван и стулья, на спинках которых, впрочем, тоже висело тряпье. Сергей сел на стул, хозяйка опустилась на диван напротив.

— Я не помешал? Вы, наверное, убирались?

— Ничего я не убиралась. Так в чем дело-то?

— Объясню. Я помогаю следствию в деле убийства Валерии Осиповой. Опрашиваем всех, кто знал ее, бывал в доме. Вы — подруга брата Валерии. Очень надеюсь, что сможете нам помочь.

— Это как?

— Информацией. Вы бывали в доме, возможно, заметили, кто недоброжелательно относится к Валерии. В общем, любое ваше наблюдение для нас представляет ценность.

— Не. Я так не могу. Спросите, чего хотите. Откуда я знаю, чего говорить.

— Вам нравилась Валерия?

— А че она должна мне нравиться? Она самой себе, наверное, не нравилась. Вечно не в духе была.

— Ее не могло, например, раздражать ваше присутствие?

— Да мне как-то по фигу — раздражало оно или нет. Я не к ней прихожу.

— Со Стасом у вас отношения хорошие?

— Нормальные.

— Жениться собираетесь?

— А что — нельзя?

— Это вообще не мой вопрос. Можно или нельзя — с этим, как говорил Остап Бендер, в Лигу сексуальных реформ.

— Че говорил? Кто?

— Неважно. Я о том, что мне нужен лишь ваш положительный или отрицательный ответ. Планируете вы со Стасом пожениться?

— А че это я должна? Может, это наше дело?

— Ваше. Но в семье вашего возлюбленного произошло преступление. И теперь все дела его семьи являются делами следствия. Я понятно объяснил, чтобы мы больше к этому не возвращались?

— Ладно. Хотим пожениться.

— Вы планируете жить у них, здесь у вас или в той квартире, которую отец Стаса купил для Валерии?

— Я… Мы не знаем. У них мамашка — не в себе вообще-то. У нас, видите, негде. Насчет той квартиры… С чего вы про нее спросили? Никто нам не предлагал.

— Но вы в курсе, что она существует?

— Ну, сказал кто-то.

— Стас?

— Не помню.

— Странно, а кто, кроме Стаса, мог вам об этом сказать? Может, сама Валерия?

— Она точно — нет. А это так важно?

— Не исключено. Так кто сказал?

— Может, и Стас. Но я правда не помню.

— А с кем вы еще общаетесь в этой семье?

— Здороваюсь с родителями. С матерью его раньше говорила, но она тут на меня накинулась, чуть в окно не вытолкнула!

— Ссора?

— Какая ссора! Ей привиделось, что я Стаса с той самой площадки сбрасываю. А мы просто дурачились. А она, как сумасшедшая, налетела!

— У вас есть предположение о том, кто мог так поступить с Валерией?

— Не-а. Ну, слышала у них дома, типа она мужа у кого-то хотела отбить, ей угрожали…

— Стаса любите?

— …Люблю… — бесцветные глаза Светланы уставились на Сергея с таким удивлением, что ему показалось, будто он употребил слишком специфический и непонятный термин.

— Хорошо, — бодро улыбнулся Кольцов и встал. — А что с дверью? Ее как будто пытали.

— Она давно такая. Алкаши порезали, пожгли…

— Что за алкаши?

— Ну, живут тут или приходят к кому-то. У нас домофон давно выбитый.

— А что обозначает буква «К» на вашей двери?

— Ничего. Просто мы выходим как-то утром, — у нас на площадке четыре квартиры, — и на каждой двери по букве нарисовано. Вместе получается «СУКА». Нам досталась «к».

— Остальные буквы где?

— Остальные соседи смыли, а нам некогда. И нечем.

— Извините, а кто еще с вами живет?

— Мама, ее муж, сестра младшая от этого мужа.