– Ничего, – сказал, осмотрев его руки, Иван. – Все через это проходят. На вот.

Иван разорвал бумажную обёртку и извлёк из неё рулончик тонкой марли.

– Ещё из старых запасов осталось, – пояснил он. – Когда торговали с вами, выменял. У нас, парень, с медициной труба. Ладно, посиди пока на носу, пускай руки отдохнут. Мы с Глебкой привычные.

Когда Нце преодолел большую часть дневного пути и завис над западным горизонтом, с головной лодки прокричали «Суши вёсла!». Через пять минут четыре судёнышка сошлись и заплясали на малой волне, метрах в трёх друг от друга.

– Как стемнеет, зажжём факелы, – велел Фрол, хлебнув из фляжки и передав её Илье. – Ночью пойдём так: один на вёслах, двое спят, потом меняются. Геройствовать не надо – полчаса-час отмахал, передал следующему.

– Думаешь, к завтрему доберёмся? – спросил, утерев губы тыльной стороной ладони, Илья.

– Кто его знает. Обратного хода всё равно уже нет.

Курт стянул рукавицу и опустил в ледяную воду пальцы. Вытащил руку, лизнул. Вода была горько-солёная, едкая, с затхлым привкусом тины. Курт сплюнул за борт.

– А холоднее стало, ребята, или мне кажется? – спросил, поёжившись, Глеб. – Пока грёб, не чувствовал, а теперь аж до костей морозит.

– Зипун надень, – посоветовал Фрол. – Ясное дело, что холоднее. Мы, считай, километров сто к северу отмахали.

– Сто километров не расстояние, – степенно сказал усатый рассудительный Савелий. – Не в километрах дело. Дед мой говорил, что климат зависит от излучения Нце.

– Понятно, что зависит, – согласился Фрол. – С закатом ещё холоднее станет.

– Я не про то. Дед говорил, что лучи Нце падают на землю не равномерно. Он это от своего отца слышал, моего прадеда, тот в этих вещах разбирался. Якобы… – Савелий задумчиво покусал длинный вислый ус и замолчал.

– Ну, что «якобы»? Договаривай.

– Якобы Нце, по дедовым словам, излучает направленно. Только на материк и прилегающие воды. А это говорит о том, что излучение – искусственного происхождения. И если так, то завтра будет приличный мороз.

– Ладно, завтра и увидим, – улыбнулся Фрол. – Ерунду твой дед говорил, Савка, ты извини уж. Откуда искусственному излучению взяться? На Нце никто не живёт. Там атмосферы, и той нет. А если бы даже и жили, то какой смысл им нас обогревать?

– Не знаю какой, – развёл руками Савелий. – Дед, однако, говорил… хотя ты всё равно ведь скажешь, что ерунда, – он вновь замолчал.

– Давай уже, излагай, – рассмеялся Фрол. – Скажу не скажу – заранее гадать не стану.

– Дед считал, что на Нце установлен аппарат, который излучает энергию, когда проходит над зимними землями, и отключается, едва их минует.

На этот раз рассмеялся не только Фрол, но и все остальные.

– И откуда там твой аппарат взялся? – отхохотав, спросил Илья. – Господь бог сподобил? Это объяснение хорошо для весенних придурков. Или для осенних. Вон, расскажи фашисту, ему придётся по душе.

– Ещё раз назовёшь меня фашистом, – медленно проговорил Курт, глядя Илье в глаза, – и я тебя пристрелю.

– Что?! Что ты сказал?

– А ну, тихо! – Фрол побагровел. – Вы, оба. Надоело. Услышу в другой раз, посадим обоих в лодку, и плывите, куда хотите. Хоть стреляйте друг друга там, хоть миритесь, но в команде свары не будет. Ясно, нет?

Наступила тишина. Фрол подождал немного, но желающих высказаться не оказалось.

– Так или иначе, – резюмировал Фрол, – нам сейчас не до теорий твоего деда, Савка. Давайте, парни – на вёсла. До заката гребут по двое, затем как договорились.

Едва стемнело, Иван пробрался на нос и зажёг факел, пропитанный смолой пряной сосны. Притёр ствол факела в паз, закрепил и свернулся калачиком на дне лодки. Глеб, кряхтя, улёгся на корме, и Курт сел за вёсла.

– Как устанешь, сразу буди, – велел Глеб и через минуту захрапел. – Или как невмоготу станет, – добавил он, пробудившись, и захрапел вновь.

Невмоготу стало, едва Курт сделал первую сотню гребков. Стёртые до крови ладони раздирало болью. Она вламывалась в запястья, корёжила руки и полыхала в крови. Стиснув зубы и едва сдерживая стоны, Курт отчаянно работал вёслами. Ещё минуту, и разбужу Глеба, навязчиво думал он, отмахивая гребок за гребком. Минута проходила, наступала другая, за ней следующая. Вёсла потяжелели, сейчас они весили, казалось, по центнеру каждое. Взмах, ещё взмах, ещё…

Курт не знал, сколько времени он провёл, отмахивая гребки. Глеба он позвал, лишь когда вёсла, вырвавшись из рук, шлёпнули лопастями по воде, и поднять их не оказалось никакой возможности. Проковыляв на корму, Курт рухнул на постеленный на дно ватник, накинул сверху другой и мгновенно заснул.

Пробудился он от грохота. Рывком сел, заозирался по сторонам. Факел на носу догорал, его свет метался по ошеломлённым лицам напарников. Впереди и справа ревело, грохотало и обрушивалось что-то громоздкое, страшное.

– Что это?! – с ужасом в голосе спросил Иван.

Ему никто не ответил. Глеб бросил вёсла и, застыв, смотрел в ту сторону, откуда налетали на них чудовищные грохот и рёв.

– Сворачиваем! – заорал откуда-то слева Фрол. – По двое гребцов – на вёсла! Живо, парни, живо, ну!

Иван метнулся на банку, они с Глебом принялись отгребать от источника звука прочь. Следующие полчаса гребцы надрывали жилы, выкладываясь до треска в костях. Шум постепенно становился тише, затем и вовсе смолк, и Фрол из темноты крикнул «Табань!».

– Это лёд, – в наступившей тишине крикнул с третьей по ходу лодки Савелий. – Там ломались льдины. Ночью грести нельзя, можем угодить в дрейфующие льды, оттуда не выбраться.

– Стоять на месте мы тоже не можем, – сказал Фрол спокойно. – Будем двигаться дальше, только придётся поменять режим. Один на вёслах, другой на носу смотрящим, третий спит. Ничего, ребята, потерпите до утра, недолго осталось.

Утро Курт встретил на носу лодки. Нце посеребрил горизонт на востоке, затем явил из-за него верхний обод своего диска. Темнота разом рассеялась, превратившись в сумерки. Теперь с каждой минутой становилось светлее, и, когда посветлело окончательно, сразу с двух лодок хором закричали «Земля!».

Курт вгляделся. Впереди, прямо по ходу, была суша. По правую руку она загибалась косой далеко на юг. По левую обрывалась в воду. Сначала Курт подумал, что ночью они шли параллельно берегу, но мгновением позже с этой мыслью расстался.

– Это не земля, – сказал негромко Иван. – Это кромка льда, парни. Сплошного, а там, слева, видать, протока.

– Будем плыть, сколько сумеем, – распорядился Фрол. – Если не увидим земли, пристанем ко льду. Вытянем лодки и дальше пойдём пешком.

Через полчаса, обогнув ледяную кромку, четыре судёнышка вошли в протоку. Теперь лёд был по обе руки, суровый, застывший, неподвижный. Иногда то справа, то слева раздавался давешний грохот. В первые несколько раз Курт инстинктивно ёжился, потом привык. Протока постепенно сужалась, лёд по обе стороны надвигался на лодки, но впереди всё ещё была вода, и Фрол приказал двигаться дальше. Через час, однако, створ между стенами льда впереди сошёлся.