может больше ни секунды слышать этот никуда не годный урок. Уж лучше он и дальше будет ненавидеть Карину и самого себя, чем ответит на это «почему».

Глава 15

Из своего откидного кресла в кабинете Ричард слышит, как Карина напевает «Детка, на улице холодно». Она провела в кухне весь день, готовясь к Вигилии, польскому сочельнику. Это ее самый любимый день в году, и Карина устраивает традиционный ужин с двенадцатью переменами блюд. Она поет и стряпает с раннего утра, твердо намереваясь хорошо отметить праздник, даже если никто больше в доме 450 по Уолнат-стрит не составит ей компанию. А может, она надеется, что ее упорная веселость вместе с бархатистыми ароматами жареного лука, чеснока, имбиря и дрожжевого теста пропитает весь дом и заразит хорошим настроением дочь и бывшего мужа.

Насколько Ричарду известно, Грейс всегда помогает матери с праздничным столом на Вигилию. Они надевают одинаковые красные фартуки. У Грейс особенно хорошо выходит маковец — роскошный маковый рулет. Мать и дочь объединяются в премилую команду, они поют и болтают, пока с нуля готовят этот особенный ужин.

Но не в этом году.

Грейс безвылазно сидит у себя в комнате с тех пор, как появилась в дверях два дня назад. В качестве невнятных объяснений своего затворничества она пока назвала усталость, головную боль и чтение. Время от времени Ричард слышит, как наверху по трубам бежит вода, и понимает, что Грейс зашла в расположенную над кабинетом ванную. Пару часов назад она молча спустилась в кухню — вероятно, чтобы прихватить еды, и прошмыгнула обратно в свою нору. Уже шесть вечера, а она так и сидит у себя наверху.

Они с Кариной голову сломали, размышляя над тем, что именно стоит рассказать Грейс, до того как она приедет домой на рождественские каникулы. Карина не хотела отвлекать ее от учебы, чтобы та не провалила итоговые экзамены, а Ричард переживал, что дочь будет шокирована его видом, если ее заранее не предупредить. Они пришли к компромиссу. Поскольку Карина, в отличие от него, не звучала как Сири[28] в запое, она и позвонила Грейс, намекнув, чего той следует ожидать по приезде домой.

Просто хотела, чтобы ты была в курсе. Папа вернулся сюда, в наш дом… Нет, мы не вместе. Ему нужна была помощь, поэтому он поживет здесь какое-то время… Я не сошла с ума… Все в порядке. Поговорим об этом, когда ты приедешь.

Ричард продолжает мысленно прокручивать момент встречи с Грейс. Отразившееся на ее лице потрясение не шло ни в какое сравнение с понятной неловкостью при виде своего разведенного, жившего отдельно отца, который вернулся в их старый дом. Хотя и этого бы хватило, чтобы голова пошла кругом. Дело было в его БАС — в поникших, висящих плетьми безжизненных руках, невнятном монотонном голосе, исхудавшей фигуре. У него был год на то, чтобы привыкнуть к этой происходящей исподволь метаморфозе. Он приспосабливается к каждой следующей потере, каждой деформации по мере их возникновения, поэтому, когда смотрит в зеркало или слышит свой голос, обычно фиксирует только самое последнее изменение. Отмечает разницу между девяносто девятью процентами из ста и подстраивается под нее. Ему не нужно при выявлении каждого очередного симптома, при потере каждого очередного фунта или согласного начинать с нуля. Он по большей части все еще в состоянии себя видеть и слышать. Так что новая неделя — новая норма.

Но Грейс в последний раз видела его еще до постановки диагноза. Ричард наблюдал за тем, как она меньше чем за секунду осознает все произошедшие с ним перемены, от нуля до сотни, и меняется в лице. У него перехватило дыхание, он и сам в ужасе оттого, что вызвал такую реакцию. Она отвела глаза и выдавила из себя тихое «привет». Одеревенелая и молчаливая, она терпеливо выслушала их тщательно распланированный вводный курс по БАС для начинающих. Затем, не сказав ни слова, ушла к себе в комнату.

Карина объявляет, что ужин ждет. Из своей комнаты выходит Ричард, на пороге столовой материализуется Грейс. Она неловко топчется, словно пугливый, готовый сорваться с места зайчишка. Карина зовет ее в кухню. Оставшись в столовой один, Ричард садится во главе стола, где сидел во время праздничных и званых ужинов на протяжении тринадцати лет, но место это кажется ему не знакомым, а чужим, нервирующим, неправильным. Столовая выглядит по-прежнему — тот же самый дубовый стол и стулья в чехлах оттенка слоновой кости, та же хрустальная люстра, те же серебро и фарфор, та же абстрактная картина в мятных и медных тонах, написанная маслом. Всё как всегда.

Вот только Ричард не мог измениться сильнее… Теперь он бывший муж, больной с БАС, завершивший карьеру концертирующий пианист. На этом стуле сидит чужак, непрошеный гость, статист, взявшийся за главную роль. По польской традиции Карина оставила за столом место для случайного путника, заблудившегося в ночи и проголодавшегося. Ричард встает и пересаживается. Сюда. Это место ему больше подходит.

Карина и Грейс снуют между кухней и столовой, таская тарелки, большие плоские блюда, миски и сервировочные ложки, пока Ричард сидит и наблюдает за ними, точно лишившийся власти король. Стол заполняется красками, ароматами и воспоминаниями. Борщ — свекольный суп ярко-красного цвета с терпким вкусом. Ушки — маленькие пельмешки с начинкой из обжаренных лесных грибов. Вареники, тушеная квашеная капуста, сельдь в сметане. Всего двенадцать блюд. Настоящее пиршество.

Вернувшись из последнего похода в кухню, Карина медлит, молча отмечая, что Ричард пересел, и со звяканьем ставит ванильный молочный коктейль на середину его тарелки. Садится, быстро произносит молитву, благословляя всех на грядущий год, затем отламывает кусочек хлеба от буханки вместо традиционного оплатка и передает буханку Грейс. Та хлеб отцу не предлагает. Карина с Грейс приступают к роскошной трапезе, а Ричард тем временем цедит свой коктейль.

Хотя Ричард все еще в состоянии принимать кое-какую мягкую пищу, например картофельное пюре и макароны с сыром, и, без сомнения, справился бы с сегодняшним супом и пельмешками, саму процедуру кормления он вынести не может. Уже пробовал с разными помощниками, терпел все эти их танцы с бубном. Сидел в слюнявчике и широко открывал ротик. Чувствовал себя при этом беспомощным, ни на что не годным, впавшим в детство. Быстро пресек это дело, пожертвовав милыми сердцу ароматами и привычной консистенцией, а также любимыми блюдами, требующими использования приборов, ради довольно ограниченного меню, состоящего из жиденьких супчиков, смузи и коктейлей. Он и так