Это было замечательное время, когда моя сольная карьера набирала обороты. Я в прямом смысле могу перечислить свои достижения (и я это сделаю): альбом Private Dancer и турне с The Rolling Stones, Родом Стюартом, Лайонелем Ричи и Брайаном Адамсом; съемки в фильме «Безумный Макс» с Мэлом Гибсоном; премии «Грэмми»; запись дуэта с Дэвидом Боуи. Я вдоволь насладилась творческой свободой и коммерческим успехом.

Когда я ушла от Айка, я собрала все награды, которые мы получили вместе, и отказалась от них. Я сказала себе: «Хорошо, я хочу понять, что могу сделать сама». И я заполняла пустые места новыми наградами, сертификатами, серебряными, платиновыми и трижды платиновыми альбомами. Люди называют меня «ночной сенсацией». Конечно, это не так. У меня был второй шанс переписать свою жизнь, начать все сначала, как я хотела, не жить в чьей-либо тени. Айк всегда говорил мне, что я мешаю ему, тяну его назад. Но я понимала, что все было как раз наоборот. И с каждым ударом по моему телу, по моей самооценке он тянул меня назад. Без Айка я смогла развиваться.

Марк Нопфлер все идеально передал в песне под названием «Overnight Sensation», которую он написал для меня. В то время мы были в Канаде. Он был на моем выступлении, и той ночью, когда он находился рядом и наблюдал за мной, к нему в голову пришла идея написать песню о девочке, которая долго отсутствовала. Она была в пустынных бесплодных землях, но никогда не переставала мечтать. Когда Марк впервые показал мне песню, я подумала: «Хочу ли я спеть это? Хочу ли я, чтобы у меня опять проснулись воспоминания об Айке и о том, как мне было плохо, пока я от него не ушла?» Песня Марка помогла мне понять, что мне необходимо было пройти этот путь, что то, что случилось, было моей судьбой. Айк всегда будет частью моей истории, но он все больше удаляется словно некий предмет в зеркале заднего вида. Я должна была думать о будущем, а не о прошлом.

После того как я начала работать с Роджером, Айк попросил наших сыновей связаться со мной по поводу еще одних гастролей с ним. Он даже разговаривал с Роджером. Я думаю, у него была безумная идея объединиться с Сонни и Шер в «бывшем турне». Только представьте себе такое… Я сказала Роджеру: «Ты больной? Ты не представляешь, с чем мы будем иметь дело, работая с Айком. Он мошенник, и это не самое плохое, что я могу сказать о нем». Я не могла вынести даже мысли о том, что стою на одной сцене с Айком, не то что исполняю его музыку.

Мне недолго пришлось переживать по поводу стычек с Айком. Чем успешнее я становилась, тем спокойнее становился он. Это странно, не так ли? После попадания песни «What’s Love Got to Do with It» в первую строчку хит-парадов не было больше никаких призывов к воссоединению. Я думаю, Айк, в конце концов, осознал, что я не вернусь назад.

Больше я не слышала об Айке Тернере.

Ни единого слова до 12 декабря 2007-го, когда он умер.

[25]

Я без конца твердила Роджеру (вероятно, его уже от этого тошнило) о своей заветной мечте – заполнить стадион или гигантскую арену зрителями так, как это делают The Rolling Stones. Эта мечта исполнилась в 1985 году в турне Private Dancer. За десять месяцев мы дали 180 представлений, путешествуя по миру во всех направлениях: Северная Америка, Европа, Австралия, Азия. Более двух миллионов человек приходили посмотреть на «новую Тину», сольную артистку, прославившуюся песнями «What’s Love Got to Do with It», «Let’s Stay Together» и «Private Dancer». Я пела и их любимые старые хиты, особенно «Proud Mary» и «River Deep – Mountain High» – зрители любили слушать их. Журнал Billboard написал тогда: «Она приходит отдавать». И это действительно то, что я чувствую необходимым делать. Я была в восторге от сцены. «Вы готовы к моему выступлению?» – порой спрашивала я толпу. Господи, конечно, они были готовы! Это была трудная работа, но я полностью выкладывалась от начала и до последнего выхода на бис, в котором я обычно исполняла песню «Legs».

К слову о ножках![27] Billboard также писал, что у меня «самые подвижные ножки в шоу-бизнесе». Меня всегда забавляло (да и сейчас забавляет) то, как много внимания уделялось моим ножкам. Я вообще не переживаю по этому поводу. Вы когда-нибудь видели ножки пони, когда он появляется на свет? Кажутся длинными и долговязыми? Именно такими мне всегда казались и мои ножки. Когда я была маленькой, я думала: «Почему я выгляжу как маленький жеребенок?» Мое короткое туловище будто подвешено на эти две болтающиеся палки, но я все-таки научилась подбирать одежду, чтобы подчеркнуть их красоту. В Натбуше никто бы не стал засматриваться на мои ножки. Красавицами считались полные и фигуристые темнокожие женщины, а мое тщедушное и угловатое тело никогда не привлекало внимания. Теперь я знаю, как сделать так, чтобы я хорошо выглядела, но назвать себя красавицей все равно не могу.

Почти год я была на гастролях, поэтому на личную жизнь времени почти не оставалось. У меня долго не было серьезных отношений. И не то чтобы у меня в жизни было много мужчин – почти все юные годы я провела с Айком, а после развода свидания приносили скорее разочарование, нежели радость. Я никогда не была одной из тех женщин, которым нужен секс и больше ничего. Честно говоря, были времена, когда я обходилась без него целый год. Если люди видели меня в чьих-то объятиях, это уже что-то значило. Я не встречалась с мужчинами только для того, чтобы быть с кем-то. Было несколько интрижек, но так, ничего серьезного. И (только чур не смеяться!) я всегда немного переживала, когда начинала встречаться с мужчиной, поскольку не знала, как он отреагирует на мой парик!

Парик – это важная часть образа Тины Тернер. Если бы я вышла на сцену со своими натуральными волосами, зрители бы не узнали меня. Они бы спросили, где Тина. Однажды я пошла на прием к врачу в Сент-Луисе, и он спросил меня о моей расовой принадлежности, когда заполнял медицинскую карту. Когда я сказала, что я «негроидной» расы, он начал спорить со мной. «Но ваши волосы… – сказал он, с недоумением взглянув на мою прическу: – Они прямые и гладкие». Он понятия не имел, что на мне парик. И с такой реакцией я сталкиваюсь все время.

Я уже не удивляюсь, когда люди принимают парик за мои настоящие волосы, потому что я всегда считала его продолжением самой себя. В каком-то смысле это и есть мои настоящие волосы. Когда я выступала, я не хотела, чтобы парик был как костюм. Некоторые артисты меняют парики так же, как костюмы. Мой сценический образ соответствовал повседневному. Если у меня кудрявые волосы в повседневной жизни, то и на сцену я выходила с той же самой прической и цветом волос. Я лишь делала свой образ более ярким во время выступлений. «Каждый образ я готовлю словно обед, состоящий из трех блюд», – говорила я в 80-е годы, когда в моде были высокие прически. Я мыла парик, сушила его, делала начес, спрыскивала лаком, потом опять делала начес и давала ему высохнуть снова. Очень много стараний, но это работало. Когда я была на сцене, я обращалась с волосами так, как будто они были моими: качала головой, перебрасывая при этом волосы, пропускала сквозь них пальцы и убирала их с лица. Я так естественно откидывала волосы назад, когда танцевала, что никто не мог быть на сто процентов уверен, что эти волосы, как любил говорить Мик, не «мои».