правая ступня была ампутирована. Пока полицейские поднимались, тревога, которую она, по-видимому, давно испытывала, переросла в панику. Зажав рот рукой, женщина застонала, как от сильной боли. На ее глазах показались слезы, обрубленная нога резко выставилась вперед. Йенс еле удержался, чтобы не обратиться в бегство.

Плачущая женщина не задавала никаких вопросов, не приглашала полицейских войти – только сидела, не отнимая ладони ото рта, и качала головой. Йенс совсем растерялся, но его молодая коллега подошла, опустилась на колени и взяла женщину за руку. «Ваша дочь мертва», – этих слов Карине не пришлось говорить. Они прозвучали в ее взгляде, в печальном кивке, в движении больших пальцев, которыми она погладила тыльную сторону ладони фрау Шольц.

Через несколько секунд, превратившихся в вечность, Карина все-таки произнесла:

– Это произошло очень быстро. Она не страдала.

Мать Сабины опять заскулила, как побитая собака. У Йенса в горле стало тесно. Он не знал, куда смотреть и о чем думать, чтобы тоже не заплакать.

– Фрау Шольц, можно мы войдем? – спросила Карина, но ответа не дождалась, а просто взяла ручки кресла и, вкатив его в квартиру, вошла сама. При этом она бросила быстрый взгляд через плечо. Йенс кивнул ей.

Ты все сделала очень хорошо. Спасибо.

Вся жизнь фрау Шольц, очевидно, протекала в гостиной. Все было устроено так, чтобы она легко дотягивалась до нужных вещей со своего кресла. Йенс невольно подумал о Ребекке, в чьем жилище все вплоть до кухонной столешницы и раковины в ванной располагалось на обычном уровне. Конечно, под потолком Бекка ничего не хранила и держала в каждой комнате специальные захватывающие палки, но в целом ее жилище выглядело вполне обыкновенно… Не то что эта гостиная, похожая на загроможденную пещеру. Мебель была расставлена широко, но Йенсу все равно казалось, будто на него со всех сторон что-то давит. От старой обивки и тяжелых штор попахивало плесенью.

Распад. Во всем ощущался распад.

Нетрудно было догадаться, где обычно сидит хозяйка. Прямо напротив телевизора, в бухте между столом и мягким креслом, похожей на своего рода командный пункт, где все необходимое всегда под рукой. Сюда Карина и вкатила фрау Шольц, после чего сказала:

– Принесу вам попить, – и ушла на кухню.

Йенс, по-прежнему не знавший, что говорить, вдруг оказался наедине с матерью убитой. Господи боже! За столько лет службы в полиции следовало бы уже научиться владеть собой в подобных ситуациях. Молодая коллега справлялась лучше, чем он…

Фрау Шольц все сидела, зажав рот рукой и устремив неподвижный взгляд в телевизор. Йенс кашлянул, приблизился к дивану и сел на краешек – так, чтобы женщина его видела.

– Мне правда очень жаль… – начал он.

В этот момент на пороге показалась Карина со стаканом воды и, вместо того чтобы вернуться в комнату, кивком подозвала Йенса к себе.

– Я сейчас, – сказал он.

Карина зашла в кухню и указала на небольшую галерею семейных фотографий над обеденным столом.

– Вот, – она дотронулась до самого крупного фото в середине. – Это Сабина Шольц.

– Ну да. Я в курсе.

– Но я ее знаю. В пятницу днем она приходила в управление, и мы с ней разговаривали.

– Да ты что! Серьезно?

– Она беспокоилась о своей подруге, которую преследует сталкер. История обыкновенная: телефонные звонки, слежение… Сама подруга в полицию обращаться не хотела, поэтому Сабина решила прийти и разузнать, что можно сделать.

– Черт! – вырвалось у Йенса. – Как зовут подругу?

5

Многоквартирный дом, где, по словам фрау Шольц, жила Виола Май, подруга ее убитой дочери, находился на Веберштрассе, в Бармбеке. Припарковаться было негде, поэтому Йенсу пришлось, вопреки правилам, остановить Красную Леди перед двумя мусорными контейнерами.

Коллеги оглядели дом из окна машины.

– У меня теперь совесть неспокойна, – призналась Карина Райнике. Она была сама не своя с тех пор, как увидела фотографию убитой.

– Не вини себя, – ответил Йенс. – Ты все сделала правильно. Откуда ты могла знать, как будут развиваться события?

– Надо было сразу же поехать к этой Виоле и допросить ее. А я, как только рабочий день закончился и начались выходные, рванула на футбол. Был важный матч… – Она горестно покачала головой.

– В нашей профессии любое решение имеет последствия, – сказал Йенс. – Оно меняет ход вещей, от этого никуда не денешься. Надо учиться с этим жить.

Карина взглянула на старшего коллегу почти умоляюще.

– И с угрызениями совести тоже?

– Ты ни в чем не виновата, слышишь? А когда у тебя действительно появится повод себя упрекать (рано или поздно это обязательно произойдет), тебе придется сродниться с чувством вины. Это будет твое право – точнее даже, твоя обязанность.

Карина смотрела на Йенса с ужасом. Очевидно, она ждала другого ответа. Понимая, как неутешительны его слова, он продолжил:

– На борьбу с угрызениями совести уходит слишком много сил. Поверь мне, уж я-то знаю, о чем говорю. И еще раз: в том, что произошло с Сабиной, твоей вины нет. Ну а теперь идем.

Йенс открыл дверь и вышел из машины. Карина через секунду последовала за ним. Она еще не совсем пришла в себя, но комиссар знал, что может на нее положиться. Продолжать уговоры смысла не имело, надо было действовать. Нутром чуя неладное, он подошел к двери дома. Фрау Шольц дала ему телефон Виолы, и, пока они с Кариной сюда ехали, он несколько раз звонил. Трубку никто не брал, включался только автоответчик. По опыту Йенса, это не предвещало ничего хорошего. Он пока еще смутно представлял себе обстоятельства, сопутствовавшие убийству Сабины Шольц. Но если она поплатилась жизнью за попытку защитить лучшую подругу от сталкера, то что же могло угрожать самой подруге?

Найдя на домофоне фамилию Май, Йенс позвонил. Подождал, потом позвонил еще раз. Ответа не последовало.

Подъезд оказался незапертым, так что беспокоить соседей не пришлось. Полицейские вошли: комиссар Кернер впереди, его молодая коллега за ним.

Квартира Виолы находилась на четвертом этаже, с правой стороны площадки. Яркий придверный коврик с надписью «Добро пожаловать» лежал кривовато. На звонок в дверь никто не ответил.

Быстро переглянувшись с Кариной, Йенс просунул свое удостоверение между уплотнителем и дверным проемом, нащупал язычок замка и без особого труда вдавил его внутрь. Дверь была не заперта, а только закрыта. Йенс толкнул ее указательным пальцем левой руки, положив правую на рукоять пистолета.

– Полиция! Дома кто-нибудь есть? – крикнул он, не боясь спугнуть преступника, который теоретически мог до сих пор находиться в квартире.

Осторожно войдя в прихожую, комиссар и его коллега увидели на противоположной стене низкие обувные полки, заполненные кроссовками всех