Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У тебя бирка есть?
– Есть, я сразу получил и прописался.
– Тогда все законно. Ты, кент, держись меня, через десять дней мы с Колей уезжаем. Поедешь с нами.
Они еще долго говорили о разной всячине, допили коньяк, взяли вторую бутылку, потом третью. Ресторан опустел, а они все еще сидели, золотозубый рассказывал о своей жене, о пацанах, о каком-то Ярцеве. Он был пьян, Коля тоже опьянел, а Гаврилин вообще с трудом соображал, где они находятся. Официант уже подходил несколько раз, пытался им разъяснить, что ресторан закрывается. Но они все сидели, пили, пытались петь. Дмитрия сильно развезло, ему стало душно и он, шатаясь, пошел к выходу, не обращая внимания на увещевания и уговоры золотозубого, который вдруг оказался наиболее трезвым. У выхода официант остановил Гаврилина и стал совать ему в руку счет. Дмитрий, не глядя, вытащил из кармана две бумажки по двадцать пять рублей и отдал их официанту. Едва он прошел несколько шагов, официант снова догнал его и всунул в руку портфель. На воздухе стало немного легче, и Гаврилин побрел вверх по склону горы, цепляясь рукой за кусты. Так он шел, пока хватало сил. У большого валуна Дмитрий лег на землю и сразу провалился в пустоту.
Солнце поднялось из-за гор, разрезая лучами кустарники, и охватило спокойную, тихую гладь моря. Потянуло утренней прохладой, и Гаврилин, поежившись проснулся. Кругом не было ни души, тишина нарушалась шумом утренних автобусов, проходивших снизу у моря. Дмитрий огляделся, и вдруг взгляд его упал на какой-то предмет у ног. Он вгляделся и узнал свой бумажник. С непонятной тревогой Дмитрий разглядывал его, не решаясь протянуть руку. Он еще не поднял бумажник, как понял, что случилось непоправимое. Гаврилин сунул дрожащую руку во внутренний карман пиджака и весь похолодел. Карман был пуст, деньги, все до рубля, исчезли. Он схватил бумажник, прощупал все отделения, лихорадочно обшарил все карманы, выворачивая их наизнанку, цепляясь за умирающую надежду. Он ощупал подкладку пиджака, для чего-то вывернул наизнанку рукава, тряхнул его и лишь после этого прекратил поиски, разразившись отборной бранью.
– Сволочь! Бандит! – кричал Дмитрий во весь голос и как сумасшедший метался среди кустов, будто надеялся встретить своего обидчика, очистившего карманы и укравшего портфель.
– Все деньги забрал, гад! Всю надежду отнял! Тысячу рублей!
И до того Гаврилину сделалось жалко самого себя, оставленного вором без копейки денег, и до того стало больно и обидно, что он не смог удержать слез. Размазывая их по грязному лицу, он перестал кричать и браниться, а тихо причитал:
– Ну за что? За что мне так? Все до единого рубля. Я же хотел отдохнуть у моря. Я же никому ничего не сделал.
Он еще покрутился бесцельно вокруг того места, где спал, вглядываясь в землю, будто хотел найти утерянные вором деньги, и пошел вниз к подножию горы. В тихой улочке, у водоразборной колонки напился ледяной воды, умылся и почувствовал некоторое облегчение. Будущее уже не казалось ему таким страшным и мрачным. Голова лихорадочно работала в поисках выхода. Нужны были деньги, для начала хотя бы поесть, а дальше Гаврилин не загадывал.
Целый день он слонялся по городу, заглядывал в кафе, где завтракали и обедали отдыхающие «дикари», глотал голодную слюну при виде разложенных на тарелках горячих блинов, сосисок, бифштексов, дымящихся бульонов и кофе. Он все время на что-то надеялся, но ничего спасительного не случалось. Одна настойчивая мысль сверлила его мозг: «Достать деньги, где достать деньги? Как только достану – сразу рвану отсюда», – решил он, уже не желая больше оставаться в этом, таком желанном недавно городе у моря. Ему вспомнились вчерашние парни, и он воспрянул духом. «Найду золотозубого, все же кореш, должен помочь», – думал он, пытаясь отвлечь себя от голода.
У киоска с минеральной водой он остановился, через окно увидел открытый ящик стола и в нем деньги: много рублей, трешек, пятерок – жаркий день, вода была ходовым товаром. Продавщица, пожилая полная женщина в грязном замызганном халате, бросала в ящик бумажные деньги, в другой ссыпала мелочь: уйму медных и серебрянных монет. Гаврилин несколько секунд глядел на эти деньги и перевел взгляд на лицо женщины. Оно было потным, тусклым от усталости, бесцветные глаза смотрели на непрерывную очередь равнодушно, без всякой мысли. Руки у нее были большие, с припухшими, красноватыми от воды пальцами. Она ловко брала деньги и бросала на прилавок сдачу, пожалуй, даже не замечая лиц тех, кто перед ней стоял. Дмитрий уверенно взял с края прилавка бутылку, наполненную до половины минеральный водой, и прямо из горлышка выпил уже потерявшую газ воду. Пустую бутылку он протянул продавщице и та, не глядя на него, бросила на прилавок двадцать копеек. Гаврилин зажал в кулаке мелочь и быстро отошел от киоска. Рядом в булочной он купил булку и сразу всю съел. Настроение немного поправилось, но мысль о деньгах неотступно преследовала его. «Сколько у нее там в ящике?» – подумал он о продавщице киоска. Подумал просто так, бесцельно, без всякой определенной мысли. «Наверное, рублей сто, не больше. Мне бы хватило убраться отсюда. Даже можно посидеть в ресторане, и на дорогу бы осталось. А, чего там думать? – прервал он ход своих мыслей. – Деньги есть, да не про вашу честь».
Дмитрий дошел до гостиницы, постоял, с завистью глядя на окна, на балконы, где сидели в удобных креслах мужчины и женщины. И это их праздное спокойствие, наслаждение заслуженным отдыхом вдруг вызвало в Гаврилине необъяснимое злобное чувство ко всем, кто жил сейчас в этом южном курортном городе.
– Ух, гады! Жизнь себе устроили! – ругался он сквозь зубы. – Наслаждаетесь!
Гаврилин не думал о них как об оленеводах, шахтерах, экскаваторщиках, водителях поездов, полярных зимовщиках, хлеборобах и моряках. Он видел только то, как они обращались со своими деньгами. Сейчас ему было невдомек, что эти деньги достались им трудом, он знал только, что они у них есть, а ему приходится воровать пустую бутылку в киоске минеральных вод и утолять нестерпимый голод. Им овладела бешеная злоба, он стал искать ссоры, чтобы кулаками выместить на ком-нибудь накопившуюся злость за похищенные деньги, за голодный день и за то неудовлетворение, которое возникло из-за неопределенности его положения. Словно таран Дмитрий разрезал группы ребят, толкал их, прислушиваясь,