Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– У твоего отца было свидание? – удивилась Леа.
– Я так думаю, – сдавленно выдавила я.
– Интересно! – Леона, кажется, не выглядела расстроенной. – Ты знаешь, с кем?
– Нет. Это же тайное свидание. Ты… Ты не злишься на меня?
– С чего мне злиться?
– Я же тебе не сказала, что у папы будет свидание.
Леона нахмурилась.
– Так ты и не должна мне всё рассказывать.
Ого! Леона, пожалуй, слишком хороша для нашего мира. Теперь я почувствовала себя ещё более неловко, потому что я, по сути, обсуждала с Винценцем то, что не обсудила даже с лучшей подругой, а она совсем не обиделась.
– Но это всё равно не имеет никакого отношения к исчезновению Винценца, – продолжила Леона, поправляя очки на носу. – Вы делали что-нибудь ещё?
Хм… Наверное, можно рассказать. Она моя подруга, я должна быть честна с ней…
– А что мы могли делать? – невинно спросила я.
В обычных обстоятельствах я бы, конечно, сразу рассказала Леоне о своём первом поцелуе. Только, к сожалению, сложившиеся обстоятельства обычными не были. Потому что речь шла о Винценце. И было довольно глупо признаться, что, во-первых, он меня непросто в щёчку поцеловал, это было нечто намного большее, и, во-вторых, это не оставило меня равнодушной, потому что, в-третьих, я умудрилась в него влюбиться. Совсем чуть-чуть, но всё же… Хотя мы были знакомы всего три дня.
Да… Надо же, как в жизни бывает. Именно я, Эмма Грюнвальд, самая ярая ненавистница слащавых романов для подростков, в частности – трилогии «За двадцать минут до полуночи», поцеловала антагониста из этой самой книги!
– Ну что-то такое необычное. – Леона вывела сердечко на краю листа. Она часто рисовала сердечки в своих тетрадях и учебниках, так что это не обязательно должно было означать, что она что-то подозревает. Хотя, с другой стороны, она уже наверняка обо всём догадалась.
– Может быть, – ответила я напряжённым голосом.
– Так-так… – Леона нетерпеливо посмотрела на меня.
– Он… то есть мы… точнее, всё-таки он… хотя потом и я тоже… в общем… мы поцеловались.
Мои щёки просто пылали. Я молчала и внимательно смотрела на свои руки, не в силах взглянуть на Леону. Как ни странно, она тоже не проронила ни слова, и через минуту я всё-таки решилась поднять взгляд. Леа как раз поправляла очки.
– Вы поцеловались? – наконец тихо спросила она. – Я правильно поняла?
Я покраснела, потому что она как-то очень странно произнесла слово «поцеловались».
– Ну тебе же всё равно гораздо больше нравится Фил, так? – брякнула я совершенно невпопад.
Она не ответила. Чёрт! Но мне больше ничего в голову не пришло. Этот неожиданный поцелуй… Я до сих пор плохо соображала. Ох уж этот Винценц!
– Да это вообще ничего не значило. Ну поцеловались мы, и что же? Это продолжалось-то совсем недолго, – продолжила оправдываться я, ещё больше заливаясь краской и понимая, что оправдания тут бессмысленны.
– Недолго – это сколько? – уточнила Леона.
– Э-э… Не то чтобы совсем недолго. Скорее чуть-чуть дольше… Такой… Средней продолжительности поцелуй. У меня, конечно, нет специальной сравнительной шкалы, я не знаю, насколько долгими они могут быть, но… Мне кажется, бывают поцелуи и ещё короче, чем наш.
Мы снова замолчали, и я почувствовала себя очень неловко, но Леона вдруг весело рассмеялась:
– Я так и думала! Ух, хорошо, что я вчера ничего не сказала, а то бы всё испортила.
– Ч-что?
– Эмма, солнышко, я давно обо всём догадалась! Ты и вправду решила, что я не замечу? Да у тебя же ещё вчера за завтраком уши начали краснеть. Но поскольку ты всегда была против романтики и считала всё это полной ерундой, я решила, что вам двоим понадобится чуть больше времени, но потом ты всё равно упадёшь в его объятия. Вот это сюжет! Эмма Грюнвальд, которая всегда считала любовь и отношения бесполезной тратой времени, внезапно меняет своё мнение, когда из книги в реальный мир попадает Винценц Брендфейр. Боже, какие же вы милые! – И она ухмыльнулась.
– Никуда я не падала! – протестующе пискнула я.
– Да-да, конечно. Я же знаю атмосферу книг Ханны Рудерер, знаю Винценца. Очевидно, что вы упали в объятия друг друга. Ну ладно, мы немного отвлеклись. Запишем пока поцелуй как нечто из ряда вон выходящее до исчезновения Винца. – Леона уже хотела написать что-то в блокнот, но вдруг снова остановилась: – А как именно это было?
– Что?
– Поцелуи же разные бывают. Есть поцелуи в щёчку, в шею, в нос. А есть такие… Ну ты понимаешь… Полные страсти и огня. – Она умолкла и задумчиво погрызла кончик ручки.
– Леа? – растерянно позвала я.
– Ой, да, извини. – Она помотала головой. – Так как мне это описать?
– А разве это важно?
– Конечно! – воскликнула Леона. – Если хотим выяснить, что произошло, нельзя ничего упускать из виду.
– Хм, – хотела пробормотать я, но на деле получился какой-то жалкий писк.
– Ох ты! – тут же оживилась Леона. – Ну же, рассказывай… Это было красиво?
– Э-э…
– Ого-го! Да ты покраснела, подруга! Знаешь, что это значит?
– Это значит, что я… – Похожа на бутылку томатного кетчупа? А ещё у меня огромные неприятности. Или что она имеет в виду?
– Теперь ты официально в клубе УУП нашей школы, – радостно закончила Леона.
– Что ещё за клуб УУП?
– «Уже Успели Пообжиматься». До сих пор туда входили только крутые, популярные ребята. Ну и ещё Томми.
– Томми?!
Леона пожала плечами.
– По крайней мере, он так говорит. Возможно, специально выдумывает, хочет показаться взрослым. Но на самом деле не впечатляет. Ну то есть… Кого он мог целовать? Вот у тебя есть мысли на этот счёт?
– Нет.
– У меня тоже. Я сначала подумывала, что это может быть Лиза. Но ведь она встречается с Тобиасом. Томми ей просто с математикой помогает, как и мне.
– Ты что, ревнуешь его? – лукаво подмигнула я.
– Вовсе нет, – возразила Леона, дав понять, что тема закрыта. После этого она крупно вывела на листке блокнота:
Эмма и Винц всю ночь страстно целовались.
– Ты что? – запротестовала я. – Не было там никакой страсти, просто самый обычный поцелуй! И уж точно длился он не всю ночь!
– Это же было нечто большее, чем поцелуй в щёчку, так? Значит, разницы почти нет. К тому же в вашем случае это звучит гораздо лучше. Потому что целоваться можно и просто по дружбе.
Кровь снова прилила к щекам, так что я сейчас могла бы дать фору цветам мака.