Так и сидя на одеяле, через некоторое время Маша ощутила, что боли внизу живота, мучающие ее с утра, стали более ощутимыми и менее терпимыми. Она все гадала, отчего так жутко тянет в низу живота, ибо до родов был еще целый месяц. Не понимая, что происходит, девушка неосознанно поджала ноги к животу, так боль чувствовалось меньше, и, выглядывая в окно на тряпичной стене кибитки, напряженно принялась ждать возвращения Шаниты. Цыганка пришла из соседней деревни только через час и, проворно взобравшись в свою кибитку, улыбнулась девушке.

— Вот, купила тебе новые сапожки, дочка. А то твои летние ботиночки совсем худые, — произнесла заботливо Шанита, но, увидев слезы на лице Маши, озабоченно спросила: — Что с тобой?

— Матушка, у меня живот болит. Да так сильно, что мочи нет терпеть, — пролепетала Машенька. — И я еще описалась нечаянно. Хотела убрать, а встать не могу, так больно.

Нахмурившись, Шанита проворно задрала юбку девушки и, ощупав ее живот, невольно спросила:

— И давно у тебя болит?

— С утра, матушка, — пролепетала Маша, застонав от очередного приступа.

— У тебя вышла вода, дочка. Ты рожаешь.

— Но ведь срок только в декабре, — опешила та.

— Бывает и раньше срока, — объяснила цыганка. — Ты сядь на корточки или колени, так тебе легче будет. Но между ног не дави, а то детятко помнешь.

— Я так боюсь, матушка.

— Не бойся. Я сейчас за Розой сбегаю, она у всех цыганок в таборе роды принимает.

Роды были тяжелыми и долгими. Только на следующий день, ближе к обеду, Машенька разрешилась пухлым мальчиком. Все это время повитуха Роза ни на миг не оставляла девушку, говоря, что делать и какую лучше принять позу. Шанита также находилась рядом, гладила Машу по голове или держала за руку. Девушка старалась не кричать и протяжно глухо стонала при постоянных сильных спазмах, которые причиняли ей яростную боль. Около одиннадцати утра, обессилевшая, едва увидев кричащего, красного от натуги младенца, Машенька откинулась без сил на подушку, ощущая, что все наконец кончилось. Роза очистила руками ее чрево от последа, но девушка этого уже не осознавала, так как дыхание еле теплилось в ней.

Потеряв много крови и сил, Маша несколько часов лежала в обморочном состоянии. Затем в течение суток Шанита отпаивала ее какой-то горькой настойкой и ласково просила:

— Пей, доченька, а то помрешь. Крови больно много было.

К вечеру следующего дня Маша почувствовала себя лучше. Едва она открыла глаза, как увидела над собой склонившуюся Шаниту с голым малышом на руках, который недовольно попискивал.

— Что болит, дочка? — обеспокоенно спросила цыганка, увидев осознанный взор девушки.

— Почти не болит. Только живот чуть тянет.

— Это пройдет. Роза сказала, что пару дней может болеть, потому что роды были трудными. Ты ведь еще молоденькая, дочка, и рожать-то тебе еще рано. Надо было бы погодить пару-тройку лет, все бы легче было дитя родить. Так уж ничего не поделаешь, все уж и так случилось. — Шанита улыбнулась и протянула младенца матери. — Вот твой сын. Покорми его.

— Но у меня нет молока, — пролепетала Маша, приподнимаясь на локте и беря голенького мальчика из рук цыганки.

— К груди-то приложи его, — велела ласково Шанита. Цыганка помогла спустить сорочку с плеча девушки, и, Маша, положив младенца на согнутую в локте руку, осторожно прижала личико малыша к своей небольшой потяжелевшей от немногочисленного молока груди. Маленький кричащий ротик сам отыскав ее сосок, нетерпеливо впился розовыми губками в благоухающий сосуд матери. Ласково смотря на сына, Машенька ощущала, как сердце наполняется безграничной любовью к этому маленькому созданию, которое сейчас жадно чмокало у ее груди. На миг девушка оторвала взор от ребенка и посмотрела на цыганку, которая с улыбкой взирала на них.

— Я так благодарна вам, матушка. Вы столько делаете для меня. Вот и еще одну жизнь спасли и не дали ей погибнуть. Мы с сыном не выжили бы без вас.

— Перестань, дочка, — отмахнулась Шанита. — Мне эти хлопоты в радость. Может, ты поесть хочешь?

— Да, наверное, — кивнула Маша, вновь с благоговением смотря на темноволосую голову малыша, который, уже перестав сосать молоко, прикрыв глазки, сладко спал.

— Как назовешь-то молодца? — спросила цыганка.

— Андреем. Мне всегда нравилось это имя. Так звали моего дедушку…

Москва, Ильинская улица,

1791 год, Июнь

Машенька опять была здесь, в этом городе, в котором когда-то давно, в детстве, проводила беззаботные летние месяцы в кругу семьи. В воздухе московских улиц слышались гул голосов и возгласы многочисленных прохожих, ржание лошадей, перестук колес золоченых, богато украшенных карет и крики мужиков «поберегись» с крестьянских возов и телег. Маша с интересом оглядывала знакомые места и проулки, передвигаясь между домами. Длинная цветастая юбка, босые пыльные ноги, легкая белая кофточка, широкий красный платок, чуть волнистые темные распущенные волосы делали девушку похожей на цыганку. Она шла со Златой и Рубиной, молодыми девушками-цыганками, с которыми обычно ходила добывать деньги. Сегодня девушкам повезло — на одном из рынков за песни и зажигательные танцы им в подол накидали много серебра. Оттого они уже направлялись на окраину города, в табор, довольные и веселые, предчувствуя похвалу вожака Баро.

Два дня назад табор остановился в предместьях Москвы, намереваясь задержаться здесь на несколько месяцев. В этом крупном богатом городе, который некогда был столицей Российского государства, цыгане намеревались хорошо заработать балаганными представлениями, продажей лошадей, гаданием и воровством, дабы потом холодную зиму безбедно пережидать на юге страны.

Уже смеркалось и горожан на мостовых понемногу становилось меньше. Девушки вышли на узкую безлюдную улочку, следуя по нужному пути, как вдруг впереди показались пара мужчин, благородно одетых и в шляпах, идущих им навстречу. Мужчины двигались, немного покачиваясь, как бы придерживая друг друга, и было видно, что они пьяны. Злата тут же подмигнула Рубине и Маше, и девушки, поняв с полуслова, завели веселую звонкую песню. Цыганки надеялись, что их зазывная мелодия впечатлит богатых господ, и они подадут им денег. Вскоре девушки поравнялись с мужчинами. В том месте улица была узкой, и один из господ, придержав за локоть друга, на несколько секунд невольно замер перед девушками, настойчивым взором осматривая цыганок, загородив им путь и слушая пение. На вид ему было лет тридцать, русые волосы были коротки, а взгляд цепок. Незнакомец имел довольно высокий рост, широкие плечи и выразительное лицо. Его товарищ был чуть ниже, обладал красивой наружностью, темными волосами и усами — и как-то плотоядно окидывал девушек взором.

Машенька, стоя в середке, пожимая плечиком и подбоченясь, выводила веселый озорной напев и пела звонче всех, обладая от природы сильным грудным голосом. Она видела, что высокий русоволосый мужчина не сводит внимательных глаз именно с нее, и немного смутилась, видя искрений интерес дворянина. За год жизни в таборе Маша узнала, что, когда молодые цыганки страстно поют и пляшут, а благородный господин смотрит на них с азартом и вожделением, значит, после он будет предлагать провести время наедине. Но девушка никогда не соглашалась на подобные предложения богатых дворян, хотя последние довольно щедро платили за интимные радости, и это часто вызывало недоумение у других девушек-цыганок, которые были более сговорчивыми. Оттого, видя, что русоволосый мужчина с серыми глазами не спускает с нее цепкого горящего взгляда, Маша демонстративно смотрела на темноволосого дворянина, который хлопал в ладоши в такт песне и улыбался.