Девушка стиснула зубы. Воспоминание до сих пор причиняло боль, и бабушка Лусия понимающе сжала ей руку.

– Когда Лиасар умер, я выплакала все глаза. Только работа в пекарне помогала отвлечься. Но я была беременна, и когда его брат Эстебан два года назад в эту самую ночь, накануне праздника святой Агаты, позвал меня замуж, я согласилась. Однако беда не приходит одна, и Эстебана забрала сонная болезнь. Он не вставал с постели, пока наконец не перестал дышать. Из-за скорби я потеряла ребенка и почти утратила любовь к выпечке. Затем появился Химено Селемин, оружейный мастер из кузницы Лиры Вела. Мы оба дни напролет работали с печами: я пекла хлеб, а он делал гвозди и подковы. А полгода назад случился пожар. Говорят, кто-то намеренно поджег солому в день южного ветра. Ходят слухи, что за этим стоят Мендоса – они живут на Руа-де-ла-Сапатерия. После смерти Химено ваша сестра Лира попросила меня стать главной ковщицей, как прежде мой отец. С тех пор я работаю в кузне.

– Всякий раз, когда в городе случается несчастье, кто-то указывает пальцем на соседей по ту сторону стены, – с горечью промолвила бабушка Лусия. – Проклятые стены… Почему бы тебе не разрушить труды твоего прадеда и не снести их?

– Стены нас защищают, бабушка.

– От кого?

– От внешних врагов.

– Но на нас ни разу не нападали.

– Четыре столетия тому назад, когда здесь не было ничего, кроме кузницы, колодца и особняка первых Вела, сарацины устраивали набеги после сбора урожая и забирали все подчистую. Бросив запасы зерна, Вела брали детей, стариков и прятались в горах, пока мародеры не уйдут. А однажды сарацины сожгли дома дотла. Вела отстроили все заново. Если раньше жилища были деревянными с соломенными крышами, то теперь их возводили на каменном фундаменте, с высокими и крепкими стенами. Жизнь потекла своим чередом… И все же городские укрепления необходимы. Нам по-прежнему грозит опасность от сарацин, хотя, возможно, и не сейчас, пока у нас есть король, знающий толк в дипломатии; и не от кастильцев – Альфонсо Благородный[41] уважает договоры. Но, так или иначе, городу нужна стена.

– А кто помешает жителям старого Гастейса и Новой Виктории убивать друг друга, юный Дьяго? Дворяне, которые устанавливают пошлины, или торговцы, которые хотят лишь одного – спокойно продавать свой товар?

– Никто никого не убивает, бабушка.

– Ладно, ты прав. – Она посмотрела в окно. Пряди волос на ее голове отливали золотом в проникающем с улицы свете факелов.

Однако в ее словах отчетливо прозвучало: «Ошибаешься, и тебе это известно».

Я с беспокойством отвернулся и пошел спасать каштаны из огня. Аликс поднялась, чтобы мне помочь.

– Хочу спросить вас о ночи своего возвращения, – вполголоса проговорил я, передвигая каштаны кочергой. – С кем из гостей граф выпивал за здравие новобрачных? Я немного отвлекся на… другое и не разглядел лиц.

– С местными идальго[42]: братьями Ортис де Сарате и Руисом, сыном Руя де Матураны. Хотя разговор казался не слишком дружеским: в последнее время они часто спорили на заседаниях городского совета.

– Покойный Руй де Матурана получил дворянский титул? – в недоумении спросил я.

– Идальго брагеты[43]: у него родились семеро законных сыновей, самый младший – вскоре после вашего отъезда. Правда, все умерли, остался только Руис.

– Благодарю вас за сведения. И за ужин, – сказал я, вытаскивая каштаны из углей.

– Я видела, как вы вошли через Северные ворота и направились к дому бабушки Лусии. Мне захотелось сделать вам приятное, хотя бы ненадолго. На похоронах графа от вас несло одиночеством, поэтому я решила приготовить что-нибудь и немного подбодрить.

Я поднял взгляд. Не знаю, что в нем преобладало: удивление или смущение.

– Не беспокойтесь из-за меня. Я исходил много пыльных дорог, но теперь наконец-то дома, в окружении своей семьи.

– И все же сердце у вас разбито. Я тоже была там, в первую брачную ночь вашего брата и Оннеки. Никогда не видела таких грустных глаз, как ваши. Глаза вдовца… Совсем как у меня, когда я потеряла Лиасара.

Я встал, чувствуя себя неловко.

– Я не вдовец, моя дорогая Аликс. И желаю своему брату и его супруге долгих лет жизни.

Я положил ей в ладони несколько жареных каштанов. Она не отдернула руки, привычные к жару кузницы. Напротив, придвинулась ближе, словно что-то заметила. На лице девушки промелькнуло озадаченное выражение.

– От вас и прежде пахло лавандой, но сегодня сильнее обычного. Вы что, извалялись в ней?

Я вспомнил лаванду возле моей пустой могилы рядом с заброшенной мельницей. И то, как откинулся на спину под тяжестью Оннеки…

– Идемте, бабушка все еще голодна, – проговорил я, пытаясь сменить тему.

– Погодите-ка, это не просто лаванда. Я бы сказала, что от вас пахнет мукой. Прогорклой мукой и… О, мой дорогой граф!

– Что?

– От вас пахнет женщиной.

Аликс покачала головой, словно я был пропащим человеком. Затем взяла еще горсть каштанов и направилась в уголок бабушки Лусии.

– Возможно, мне придется утешать вашего брата пирогом с олениной, – пробубнила она себе под нос, хотя я не уверен.

Старуха жевала кусок пирога беззубыми деснами, наблюдая за молодыми людьми на улице. Потом молча, с загадочной улыбкой открыла сундук и вынула моток красной шерсти. Достав из кармана, запрятанного в складках юбки, крохотный ножик, она отрезала от мотка три нити, связала их узлом с одного конца и начала сплетать вместе, придерживая узелок между коленей.

Мы с Аликс воздержались от расспросов.

Втроем мы доели каштаны, обсуждая недавний снегопад. Нас прервал звон колоколов на церкви Санта-Мария. Шум был призван отпугнуть гауэкос – духов ночи, которая уже простерла над нами свое покрывало. По заведенному обычаю я попросил приходского священника Видаля, худощавого и кроткого юношу, угостить неженатых парней кувшином вина.

Послышалось пение. Каждый год в канун Дня святой Агаты молодые парни становились вокруг колодца на кладбище и начинали постукивать длинными тростями по каменным надгробиям, погружая зрителей в благоговейное молчание.

Аликс не хотела подходить к окну, хотя первую серенаду пели у дома ее бабушки. Мы услышали торжественные голоса:

С Божьего согласия

И позволения алькальда

Мы поем серенаду,

Не причиняя никому вреда.

Когда стук тростей, приглушенный снежным покровом, стих, воздух наполнила гробовая тишина. Парни ждали награды.

– Не могли бы вы отнести им чорисо? – обратилась ко мне Аликс.

– Разве вы не хотите послушать серенаду? – озадаченно спросил я.

– Нет, хватит с меня мужей.

– Вы еще так молоды…

– Молода годами, но