– Ладно, сдаюсь! – крикнул он.

Но едва я подошел ближе, сын Руя оттолкнулся и прыгнул со стены, оказавшись за пределами города.

«Восемь вар[44]», – прикинул я. Руис, скорее всего, пережил падение. Однако травмы не позволили мне броситься следом. Подняв трость, как копье, я прицелился в фигуру, которая скатилась по земле и встала на ноги.

Мать-Луна вновь пришла мне на помощь. Я метнул деревянную трость в беглеца. Сильный удар в спину выбил из него дух; Руис упал.

– Откройте ворота и ступайте за мной, живо! – приказал я часовому. – Необходимо доставить Руиса де Матурану в тюрьму.

– По какому обвинению, сир? Он опять распускал руки с какой-нибудь девчонкой?

– Об этом лучше спросите в городе. Нет, я официально обвиняю его в убийстве графа Фуртадо де Маэсту.

16. Сантьяго

Унаи

Октябрь 2019 года

– Девочка умерла, – объявила Эсти, как только я взял трубку.

– Умерла? – недоверчиво переспросил я.

Прошло больше недели с тех пор, как мы ее освободили, и я как раз направлялся в больницу. Я рассчитывал на показания Ойаны, рассчитывал, что они прольют хоть какой-то свет на личность похитителя.

– Организм не выдержал. Она была слишком обезвожена, когда ее нашли. Повреждения головного мозга оказались значительными, хотя она продолжала бороться. До сегодняшнего утра. Ее убила полиорганная недостаточность. По словам врачей, дышать столько времени углекислым газом смертельно опасно. Я чувствую полнейшее бессилие, – с горечью сказала Эсти.

Я знал, что мою напарницу переполняет ярость.

– Где ты сейчас? – наконец спросил я, тоже не испытывая желания вести долгие разговоры.

Две замурованные девочки.

Больной ублюдок.

– В больнице Сантьяго, в ее палате. Зашла узнать, как она себя чувствует, а тут… такое.

– Жди меня, я скоро. – Мне не хотелось обсуждать ситуацию по телефону. – Скинь номер палаты на «Вотсапп».

Я ускорил шаг по улице Постас и наконец добрался до больницы – здания с белыми арками и шахматной плиткой на полу. В этот момент позвонила Альба.

– Унаи, она умерла. Я здесь, в больнице, – выдавила она срывающимся от напряжения голосом. Впервые Альба казалась более взволнованной, чем я.

– Знаю, знаю. Мне только что сообщили. Я внизу. В какой она палате?

– Ночью ее перевели в триста семнадцатую.

– Уже поднимаюсь.

Трудно оставаться равнодушным, когда жертва – ребенок. А с тех пор как мы с Альбой стали родителями, это был первый случай смерти детей. Никакие курсы не научат тебя встречать подобные новости. Полагаю, нужно просто ожесточить свое сердце.

Я ожидал найти в палате Эстибалис и родителей девочек, но увидел только Альбу. Она сидела на зеленом кожаном диване. Опустошенная.

На кровати лежала не девочка, а мать Альбы, Ньевес. Смертельно бледная, она уже перешла в загробный мир. Вот так просто.

– Что случилось? – выдавил я.

– Обширный инсульт. Врачи ничего не могли сделать, – медленно проговорила Альба, как будто репетируя эти слова, заучивая их, чтобы не забыть в безупречном спектакле, достойном ее матери.

– Иди сюда, мне оч… очень жаль. Уж… ужасно жаль. – В голове что-то щелкнуло, и на несколько секунд ко мне кошмарным воспоминанием вернулась афазия Брока.

Я обнял Альбу, этот крепкий ствол, который никогда не гнулся. Нам не требовались слова. Мы стали сиротами на передовой, как говаривал дедушка. Теперь мы по-настоящему остались одни, без отцов, без матерей. Одни.

Мы застыли в объятии. Но Альба была где-то далеко.

Очень, очень далеко.

Несколько жизней спустя – хотя, если верить мобильнику, прошло всего двадцать минут – Альба вернулась и начала нести какую-то бессмыслицу, которую я слушал с супружеским терпением.

– Знаешь, о чем мы с ней говорили в последний раз? Она рассказала, что изначально эта больница получила название в честь Девы Марии дель Кабельо и была создана по настоянию Марии Сармьенто, жены Фернана Переса де Айялы. Стремление защищать город было у них в крови. Так же, как у тебя. Ты бессилен против этого. Если в Витории произойдет убийство, ты не сможешь сидеть сложа руки в Лагуардии. Ты изведешься. Какое я имею право просить тебя отказаться от твоей сущности? Я не хочу, чтобы ты всю жизнь корил себя за то, какой ты есть. Знаешь, что говорила мне мама, когда я была маленькой? «Будь тем, кем можешь быть только ты. Делай то, что кроме тебя никто не сделает». Только ты можешь быть Кракеном. Никто другой не смог бы раскрыть двойное убийство в дольмене спустя двадцать лет. И «Дело о водных ритуалах». Вот кто ты есть; вот что у тебя получается лучше всего.

– Ты меня бросаешь? – прошептал я.

– Нет, во всяком случае, я этого не хочу. Однако я не могу требовать, чтобы ты поддержал мое решение.

– Я поддержу тебя, Альба. Разве может быть иначе? Ты не одна, мы вместе… Ты возьмешь Дебу с собой?

Она кивнула.

– Если ты не против, я заберу ее из детского сада, и мы уедем. У меня есть несколько дней отпуска по случаю утраты близкого. Назначу Эстибалис ответственной за расследование. У вас полно работы: три убийства, мало улик и нет явного мотива.

– Я знаю.

– Ты будешь приезжать к нам каждый день?

– Это всего пятьдесят минут на машине. Пятьдесят минут пути нас не разлучат.

17. Новый собор

Унаи

Октябрь 2019 года

К двенадцати часам похороны Ньевес подошли к концу. Не буду вдаваться в подробности. Хочу оставить при себе горе Альбы, свидетелем которого стал. Эстибалис тоже была очень расстроена: мне пришлось незаметно от Альбы помешать ей отвесить пинка заброшенной могиле, оказавшейся у нее на пути. Альба прочла стихотворение Майи Энджелу: «И все же, как пыль… я снова поднимаюсь». Затем она уехала с Дебой в Лагуардию. Я же направился в Виторию, к ступеням Нового собора, с конкретной целью: найти юного скейтбордиста.

Я насчитал их сразу девять, целую банду. В кепках, капюшонах, с пирсингом.

Ни следа Матусалема.

Мату был моим неофициальным компьютерным консультантом. Я обращался к нему только – подчеркиваю: только – в случае крайней необходимости. Например, когда Милан заходила в тупик, как в текущем расследовании.

Я питал неподдельное уважение к этому колючему, нелюдимому сквернослову. Не только из-за его не по годам развитого интеллекта, но и потому, что Мату смотрел на вещи яснее, чем большинство взрослых. Он сумел вовремя свернуть с преступной дорожки, которая в восемнадцать лет привела его в тюрьму из-за мошенничества с кредитными картами. Тасио Ортис де Сарате, осужденный двадцать лет назад за двойное