Он рассматривал Шибаева белыми сумасшедшими глазами, наклонившись вперед, раскачиваясь на двух ножках стула, постукивая подбородком о сложенные руки, – заводя и подогревая себя ритмичными движениями до полной отключки. Шибаев знал таких нелюдей, получавших удовольствие от убийства, чужой боли и крови. Откуда они берутся – среда виновата или гены – неизвестно, а только ходят они по улицам, раздувая ноздри, выискивая жертву.

Вот и встретились. Палач и жертва. Вчерашняя жертва и вчерашний палач, поменявшиеся ролями. Тогда, в Лилиной квартире, жертвой был Серый, а теперь он на коне. Пластиковом. Сидит, покачивается, ждет, когда кровь ударит в голову.

Тоска смертная охватила Шибаева. Никакие резоны не работают с такими, как этот. И ждет его, Шибаева, судьба Лёньки Телефона, незадачливой продажной шестерки, с той только разницей, что смерть Лёньки была легкой и быстрой. А ведь он, Александр, чувствовал свое над ним превосходство, Лёнька вызывал у него гадливость. Может, и Лёньку замочил Серый, подумал он. Мысли ворочались медленно, нехотя, действие наркотика еще не прошло. «Ну и хорошо, – подумал Шибаев. – Тем лучше…»

Серый издал всхлипывающий звук – втянул в себя воздух. Волнуется? Ловит кайф?

– Вот и встретились, – повторил он. – Значит, вот оно как…

Шибаев невольно усмехнулся – других слов не знает? Заладил.

– Улыбочки строишь, – обрадовался Серый, поднимаясь. – Сейчас еще смешнее будет. Сейчас посмеемся! А потом поговорим.

Он подошел ближе, нагнулся, держа руки в карманах, заглядывая Шибаеву в лицо. Разогнулся и, не вынимая рук, ударил ногой под ребра. Саша дернулся, непроизвольно подтянул колени. Тут же разогнулся, как пружина, выбрасывая ноги вперед. Серый отскочил, предвидя подобный ход, засмеялся. Ударил еще раз, и еще. Шибаев снова выбросил вперед ноги, пытаясь его достать, но тот все уклонялся и, радостно озверев, прыгал вокруг и пинал его ногами, как заведенный. Башмаки были тяжелые, лесорубские, с металлом по ранту. Спецзаказ для обработки ребер. И почек. И печени.

Голова Шибаева моталась из стороны в сторону, боль была нестерпимой, но недостаточно сильной, чтобы провалиться в небытие. Работал наркотик персоны Ирины. Серый тяжело дышал, тонко вскрикивал при каждом ударе, бормотал невнятно какие-то слова. Наручники впились в кисти и не давали Шибаеву упасть. Он пытался уклонить голову. Серый, наконец вытащив руки из карманов, схватил его за волосы и обрушил на лицо кулак. Кажется, действие наркотика кончилось – боль стала невыносимой, Шибаев почувствовал теплую, почти горячую кровь, заливавшую лицо. Ему даже показалось, что он слышит хруст костей.

Дальнейшие события воспринимались им уже в совершенном тумане. И он даже не понимал, происходит ли это наяву или только в его воображении. Дверь распахнулась, сквознячок пробежал по комнате, в подвал вплыла красная валькирия с распущенными рыжими волосами. С пистолетом…

Она кричала пронзительно, и в голосе ее было такое же безумие, как и в ударах Серого. «Я же сказала, не здесь! – вопила валькирия. – Забирай его отсюда! Весь подвал изгадил, сука!» Похоже, «сука» – ее любимое словечко.

Серый обернулся, не соображая, чего от него хотят. «Вон!» – рявкнула Ирина, прицеливаясь.

– Да пошла ты! – отреагировал Серый в досаде.

И в ту же секунду раздался выстрел. Серый дернулся, изумленно уставившись на валькирию. Потрогал голову и заорал, даже повторять его слов не хочется. Он выбрал самые сильные из своего немалого словаря, шагнул к ней, и она снова выстрелила.

– Охренела? – На сей раз Серый, похоже, испугался, застыл на месте. – Убери ствол!

– Ты слышал, что я сказала? – Она все еще целилась, держа на мушке его голову. – Иди, там тебя к телефону. Наверху.

– Кто? – спросил обалдевший Серый.

– Начальство, – процедила она сквозь зубы. – Давай!

Серый стоял, не решаясь подойти к ней. Она ухмыльнулась, отойдя в сторону и дернув пистолетом на дверь.

– Пошел!

Оглядываясь, он пошел к выходу из подвала. Оставшись одна, Ирина подошла к Шибаеву, наклонилась, рассматривая залитое кровью лицо, пробормотала что-то вроде «урод». Стараясь не испачкаться, дотронулась пальцами до шеи, потом приподняла веко. Постояла немного, повернулась и ушла.

Шибаев остался один.

…Он не знал, сколько прошло времени. Может, час, может, день. Ни Серый, ни Ирина больше не появились. Боль замерла, слабость разлилась в теле. Он прислонился к стене, закрыл глаза… и увидел Ингу. Она стояла у двери, глядя на него громадными синими глазами – морями ясности на голубовато-бледном лице.

– Ши-Бон, – сказала Инга, – не умирай!

Он протянул к ней руки. Потом поднялся и пошел навстречу. Цепь, удлиняясь, тянулась за ним.

– Инга, – прошептал он. – Инга… ты вернулась? – Руки его обняли пустоту. Инги не было. Он сидел на полу.

…Инга вдруг проснулась, прислушалась. Часы показывали два ночи. Лес монотонно шумел за окнами спальни, и было темно так, как никогда не бывает в городе. Дом жил своей жизнью, неизвестной и невидимой человеку. Что-то в нем поскрипывало, кто-то ходил по чердаку, ветер иногда принимался едва слышно подвывать в каминной трубе.

Она лежала, свернувшись в клубок, затаив дыхание. Она никогда не боялась оставаться одна, но сейчас ей стало страшно. Иван вернется только завтра. Протянув руку, Инга нащупала на тумбочке телефон, поднесла к глазам. Набрала шибаевский номер. Снова длинные гудки, как весь день и всю прошлую ночь. Каждый сигнал сверлом ввинчивался в мозг, рождая чувство безнадежности и страх. С Сашей что-то случилось, думала Инга. Он исчез, и теперь ей никогда ни о чем не узнать. Его уже нет. И не помочь… бежать некуда… Он приехал по каким-то своим делам, он не собирался звонить ей, их встреча в музее была случайной. Его величество случай снова столкнул их, как и летом, и теперь внимательно наблюдает за их метаниями, смеется над их ничтожеством.

Она постоянно вспоминала их три последних дня… Ши-Бон строил планы, а у нее сжималось сердце от чувства вины. И письмо! Ей до сих пор стыдно за письмо, которое она тайком бросила в его почтовый ящик. Оскорбительное в своей многословности, сентиментальное, со всякими: «Мы красиво встретились и красиво расстались…» или, как там она писала… «постарайся меня понять», «его величество случай»… А нужно было всего-навсего несколько слов: «Прости, я тебя не стою, мне стыдно. Прощай». Было бы честнее…

Она вспоминала, как они купались в озере. Магистерское, кажется… Маленькое, вытянутое подковой, заросшее желтыми кувшинками. Ветер задирал их круглые упругие листья – опадая, они звонко шлепали по воде. Рябь на поверхности озера, отраженные голубое небо и легкие белые облачка. Шелест аира, крошечный песчаный пляжик, темная вода, настоянная на травах и кореньях.

Инга вскочила с кровати, босая бросилась вниз по лестнице в кабинет, открыла ключиком ящик стола и вытащила конверт с фотографиями. Разложила на столе – яркие блестящие плотные прямоугольники. Саша, снова Саша, Саша и Павлик у клетки с обезьянами, за столиком в кафе, в вазочках разноцветные шарики мороженого. Они вдвоем на щелястом крыльце покосившейся «хижины дяди Алика Дрючина», смотрят в объектив, ожидают, что вылетит птичка. Саша пристроил камеру на перилах крыльца, а она свалилась, и он сказал: все! А Инга ответила, нет, давай еще раз!