Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В середине XII века знаменитый ал-Идриси назвал свою географию «Отрада страстно желающего пересечь мир». Некоторые ученые говорят, что в странствиях из родного ал-Андалуса ал-Идриси доходил на востоке до Малой Азии, а на западе и севере до Англии; другие, что он, скорее всего, не выбирался далеко за пределы Западного Средиземноморья, дальше тогдашнего христианского Нормандского королевства Сицилии и Северной Африки, где медицинское образование позволило ему хорошо изучить растения и их фармацевтическое применение. Остальная часть его обширной информации была получена из географических сочинений и королевских архивов.
Ал-Идриси посвятил свою книгу Рожеру II, сыну нормандского завоевателя мусульманской Сицилии, покровителю арабской культуры и, по мнению ал-Идриси, королю-философу. В его географии содержались сведения обо всех частях света, известных писателю, иногда весьма подробные, о городах и их памятниках. Методично указывалось, сколько дней необходимо для путешествия, описывались маршруты, причем географический материал был организован в соответствии с традиционными семью климатическими поясами, которые охватывали все области от востока до запада. Эти акалим, называемые по-гречески климата, представляли собой широтные зоны, которые рассчитал Птолемей в зависимости от высоты полуденного солнца в день солнцестояния. Одна из восточных школ арабских географов приняла этот астрономический подход, пересчитав заново цифры Птолемея и присвоив уточненные показатели широты и долготы пунктам на поверхности Земли[275]. Но ал-Идриси иначе подходил к проблеме: в прологе к своему труду он объяснил, что, хотя климатические зоны установлены на основе астрономических наблюдений, он определяет их по природным особенностям и населенным пунктам – «первый климат начинается на западе, с западного моря, называемого Туманным океаном [Атлантический океан]». К своему письменному тексту он приложил карту мира и множество карт отдельных его частей, с помощью которых можно было представить себе пространственные соотношения и сами «климаты»[276].
Карты были важным инструментом для многих арабских географов, независимо от того, сочетали они их с астрономическими расчетами или нет. Ал-Мукаддаси в своем «Лучшем разделении» разработал цветовой код для карт отдельных регионов: красный цвет для изображения маршрутов, желтый для песков, зеленый для моря, синий для рек и коричневый для гор. В дальнейшем карты к труду ал-Идриси следовали этой или какой-нибудь аналогичной системе[277].
Йуханна ал-Асад упоминал троих из названных авторов – ал-Масуди, ал-Бакри и ал-Идриси. (Последнему он посвятил хвалебный раздел в своем сочинении «О мужах, считавшихся знаменитыми у арабов»[278].) Вероятно, он также знал великий труд ал-Мукаддаси. В своей собственной книге он мог поставить себя в ряд тех, кто считал путешествия необходимыми для географического описания, наряду с устными расспросами и обращением к текстам. Его географическое сочинение было ограничено одной пространственной единицей, хотя и очень большой, а не охватывало все страны Дар ал-ислам или известного мира, но при этом – возможно, ориентируясь на других географов – он отметил, что надеется когда-нибудь написать также об Азии и Европе.
Хотя Йуханна ал-Асад назвал свою книгу одновременно и космографией, и географией – эти слова встречались в названиях выходивших тогда латинских изданий Птолемея[279], – он не использовал широты и долготы Птолемея для локализации географических объектов и даже не упоминал об астрономических способах определения места (далее мне удобнее всего будет сокращенно именовать его книгу «География»). Он не определял местоположение пунктов по числу дней пути между ними, как это делали ал-Бакри и ал-Идриси, а предпочитал оценивать расстояния в милях (по-арабски mil, мн. amyal)[280]: «Айт-Дауд – это древнее поселение, построенное африканцами на высокой горе… В нем около 700 домохозяйств, и он находится почти в пятнадцати милях к югу от Тагтессы», – пишет он о городе в области Хаха в Марокко. «Асъют – очень древний город, построенный египтянами на Ниле примерно в 250 милях от Каира»[281].
Никаких карт к рукописи Йуханны ал-Асада не прилагалось. Он мог бы включить их, если бы работал над книгой в Северной Африке, – не карту мира, подобную той, что приведена в «Мукаддиме» Ибн Халдуна, и не карту средиземноморских гаваней, отмелей и заливов, как те, которыми адмирал Пири Реис в 931/1525 году сопроводил свою «Книгу морей» для султана Сулеймана, но карты отдельных территорий, полезные для путешественников и правителей, которые показывали бы положение пунктов относительно друг друга, как на картах ал-Мукаддаси в «Лучших разделениях»[282]. В Италии же Йуханна ал-Асад, вероятно, задавался вопросом, для чего его читателям такие карты: европейские купцы держались поближе к своим городским поселениям на севере Африки; европейские пленники были закованы в цепи или иным образом ограничены в передвижении. Что касается европейских солдат, то зачем облегчать им передвижение по территории ислама?
Кроме того, ему было бы трудно заказать карты в Италии, выполненные в незнакомом ему европейском стиле. Даже опытный географ, немец Якоб Циглер, побывавший в Риме в начале 1520‐х годов, брал с собой в путешествия художника, чтобы рисовать карты. Йуханне ал-Асаду пришлось бы искать такого картографа, как венецианец Джакомо Гастальди, который сорок лет спустя нарисовал замечательную карту Африки, появившуюся в издании Рамузио «О плаваниях и путешествиях». Но как было Йуханне ал-Асаду отыскать такого человека и кто бы ему заплатил? При всех обширных познаниях Альберто Пио и Эгидио да Витербо карты не были в центре их интересов. Историк Паоло Джовио сам составлял карты и знал других, кто это делал, но он был занятым человеком и не покровительствовал нашему новообращенному христианину. Климент VII просил Джовио получить информацию о России, включая географические сведения, но, похоже, что папа не просил Джованни Леоне представить визуальные изображения Африки[283]. Так что Йуханна ал-Асад ограничился ее словесным описанием на иностранном языке.
Путешествия предстают в «Географии» не только как форма доказательства истинности сообщаемых сведений, но и как форма жизни ее автора. Начиная с IX века путешествия стали для мусульманских ученых путем открытий, причем не открытий чего-то чуждого и экзотического, а постижения характера и смысла самого ислама. Путешествие также являлось испытанием, трудности приветствовались как аскетический вызов: горы и