представлены в персидской и арабской литературе. Они встречаются в классических сказках о Калиле и Димне, пришедших из Индии, которые были переведены с персидского на арабский язык в VIII веке; в «Беседе птиц» суфийского поэта начала XIII века Аттара, где птицы, ищущие своего царя под предводительством удода, являются аллегориями духовного поиска человеческих душ; и в некоторых прекрасных строфах «Маснави» Руми, великого суфия XIII века. Возможно, в книге XIII века под названием «Тонкие ухищрения» была описана птица-амфибия, прибегающая к уловкам, однако глава этой книги, посвященная «хитростям животных», утрачена[311]. А может быть, такая лукавая птица порхала в устных рассказах, ходивших в Магрибе во времена юности ал-Ваззана[312].

Насколько я могу судить, источником Йуханны ал-Асада послужила весьма распространенная история, записанная в знаменитой «Книге о животных» («Китаб ал-Хайаван») иракского эрудита IX века ал-Джахиза. Там страус отказывается нести груз, оправдываясь тем, что он, мол, «птица», а на то, что не летает, заявляет: «я верблюд». Ал-Джахиз замечает: «Люди приводят эту историю на манер притчи, говоря о человеке, который всегда найдет оправдание, чтобы уклониться от поручения»[313]. Эта пословица передавалась из поколения в поколение, и Руми включил ее в одно из своих стихотворений:

Подобно страусу, когда говорят «Лети!», ты говоришь:

«Я верблюд, а может ли верблюд летать, о, араб [из племени] Тайы?»

Когда же приходит время ноши, ты говоришь: «Нет, я птица.

Может ли птица нести такую ношу?»[314]

Из таких мотивов Йуханна ал-Асад и составил свою собственную историю о существе, которое избегает обязательств и обвинений, принимая разные идентичности. Так что он, наверное, был рад найти в Италии похожую историю в латинском переводе басен Эзопа. Эзоп был известен в арабской традиции только по имени, причем некоторые из его басен (хотя и не та, которую мы собираемся рассмотреть) приписывались легендарному мудрецу Лукману[315]. Но в Италии басни Эзопа были доступны и в печатном издании, посвященном Лоренцо Медичи, и в иллюминированной рукописи, принадлежавшей Медичи, а значит, имевшей хождение в том кругу, к которому Йуханна ал-Асад имел отношение в 1520‐х годах, так как время от времени состоял там на службе. У Эзопа в роли хитроумного обманщика выступает летучая мышь, которая спасается от ласки, ненавидящей птиц, сказав, что она не птица, а летающая мышь; вскоре после этого летучая мышь спасается от другой ласки, которая ненавидит мышей, сказав, что она не мышь, а птица[316].

Своей историей о птицах Йуханна ал-Асад связывал себя с обширным арабо-исламским комплексом представлений и повествований о хила — уловке, трюке, хитрости, «остроумном средстве выпутаться из трудного положения». Эти приемы были неоднозначными, они одобрялись в одних обстоятельствах и осуждались в других. В книге «Тонкие ухищрения» повествуется о хитростях ангелов, дьявола, пророков, султанов и судей. Любимые плуты в фольклоре Магриба — хитрый дурак Джиха и старуха Лааба — используют все средства, от добродушных проделок до «сатанинских уловок», чтобы получить желаемое или разоблачить чье-то злодеяние или ложь[317].

В самом Коране использовались термины, подобные хила — макр (уловка, хитрость, проделка), хадаа (обмануть, одурачить), каид (уловка, хитрость) — для обозначения как действий неверующих, так и действий Всевышнего: «И хитрили они, и хитрил Аллах, а Аллах — лучший из хитрецов» (3: 54); «Поистине, лицемеры пытаются обмануть Аллаха, тогда как Он обманывает их» (4: 142); «Они ведь замышляют хитрость. И Я замышляю хитрость» (86: 15–16)[318]. Йуханна ал-Асад раздумывал над такими стихами, когда работал над латинским Кораном для Эгидио незадолго до того, как записал свою историю о птице. Латинский глагол, который был избран там для перевода арабских «хитрить» и «обманывать», был «decipere» — «обманывать, заманивать в ловушку, вводить в заблуждение». Когда Иоаннес Габриэль, первоначальный переводчик, использовал его для этих стихов Корана, Йуханна ал-Асад оставлял переводы в силе; когда же тот выбирал более смягченный вариант, вроде «подстраивать», Йуханна ал-Асад исправлял его на «decipere»[319].

В Италии Йуханна ал-Асад также столкнулся с целой группой идей и повествований, связанных с маскировкой, уловками, хитростями и трюками, которые иногда осуждались, а часто приветствовались. Помимо Эзопа и Боккаччо, он мог заметить, переписывая арабский перевод Посланий апостола Павла для Альберто Пио, что апостол говорит о «хитрости» и обмане, обращаясь к коринфянам. С одной стороны (2 Кор. 11: 3), Павел боялся, чтобы их умы не «повредились» из‐за плохих проповедников, «как змий хитростью своею прельстил Еву»: Йуханна написал макр для «хитрости». С другой стороны (2 Кор. 12: 16), Павел утверждал, что сумел убедить коринфян в своей правоте, «будучи хитр» — «лукавством брал с вас». «Лукавство» Павла тоже было макр в передаче Йуханны ал-Асада, а «хитростью» — би-л-хила[320].

Возможно, Йуханна ал-Асад также уловил, как писали об обмане в Риме начала 1520‐х годов, причем люди, связанные со Львом X и Климентом VII. Бальдассаре Кастильоне именно тогда спрашивал в своем «Придворном», не требуется ли «некоторая осторожная скрытность» для идеального придворного. Никколо Макиавелли и Франческо Гвиччардини размышляли о роли притворства, хитрости и откровенности в политической жизни: Макиавелли предупреждал государя, что под влиянием «превратностей фортуны» ему, возможно, придется нарушать слово и пойти против предписаний религии, делая при этом вид, что искренне следует им. Гвиччардини отмечал, что обман полезен только «в редких и важных случаях», но что гражданин должен прилагать «столько же старания, чтобы скрывать тайные мысли [от тирана], сколько прилагает [тиран], чтобы обнаружить их»[321].

Таким образом, «Сто сказок» — придуманный источник историй Йуханны ал-Асада из введения к «Географии», — как и ухищрения его находчивой птицы, отзывались чем-то знакомым по обе стороны от Средиземного моря. С их помощью он строил для себя мост, такой, по которому мог переходить в обоих направлениях. Рассказами о палаче и о птице-амфибии он также советовал своим итальянским читателям не относить его безоговорочно к определенной группе, если они ждут от него правдивости.

Второй ключ к двойному видению Йуханны ал-Асада кроется в длинном и довольно критическом очерке о североафриканских прорицателях и магах, а также о различных мусульманских сектах. Он рассказывает нам, что некоторые люди практикуют обряд, называемый зайраджа, что означает «каббала», но каббала, пребывающая не в письменах, а в природе, и с ее помощью прорицатели узнают тайны и будущие события, о которых их спрашивают. Этот обряд очень сложен, и чтобы не сбиться с толку, нужно в совершенстве владеть математикой и астрологией.

Йуханна ал-Асад сам читал пояснения по поводу этого ритуала Джамал ад-Дина ал-Марджани и Ибн Халдуна. А главное, он видел, как проводят зайраджу: один раз —