— Красиво.

— Свое имя я всегда терпеть не могла. Ну что за имя — Соня? Мне сразу Мышь из «Алисы в Стране чудес» вспоминается. Вечно между чайными чашками спала. Скажи, я похожа на мышь?

— Ты не Соня, а Софья, так что мышь тут ни при чем.

— При чем, — заупрямилась Софья, — потому что меня все с детства Соней звали. И так бы мне и ходить в тезках мыши, если бы я сама не приказала Зосей себя называть. Вот тебе хорошо, у тебя имя и редкое, и красивое.

— Мало кому в детстве свое имя нравится.

— Помнишь Соньку Коржикову? Знаешь, как я в детстве бесилась оттого, что и меня, и эту грязнулю одинаково зовут! Может, если бы в классе еще десять Сонь сидели, мне бы легче стало. А то я и она. Кошмар.

— Так, все. Пойдем спать, мне вставать рано. Я тебя будить не стану, надумаешь уходить — дверь захлопнешь. Как обычно.

— Ты меня разбуди, я с тобой уйду.

— Плавали, знаем. Тебя утром из пушки не разбудишь, так что я даже пытаться не стану.

Постелив подруге в гостиной, Есия решила перед сном немного почитать. Дневники Марфы на этот раз отложила, а захотела прочесть неотправленное письмо. Марфа писала некой Наталье, подробно рассказывая все, что с ней произошло.

«Дорогая Натали, — писала Марфа, — это было ужасно. Я смотрела на лежащего на полу Германа и не могла тронуться с места от ужаса. Мне казалось, что он уже мертв. Доктор Зорин хлопотал вокруг него, что-то пытался сделать, но я понимала: это все. Рядом, уткнувшись в передник, рыдала горничная Груня. А я, наверное, выглядела бесчувственной. Потом все окончилось, Германа увезли, а я так и не сомкнула за всю ночь глаз.

Кажется, под утро я все-таки задремала, и мне приснился дурной сон. Снилось, будто бы Герман ожил и вернулся, чтобы задушить меня. Проснулась от собственного крика и больше не смогла сомкнуть глаз.

А днем меня вызвали в контору квартального надзирателя. Я не понимаю, что происходит. Кажется, они думают, что это я отравила его…»

* * *

— Черт знает что такое, — брезгливо скривился Герман, очнувшись в двуколке по дороге домой. — Нет, положительно надо было меньше пить. Надо же, какая привиделась чушь! Я — и вдруг нечисть. Весь покрытый серой жесткой шерстью, мерзкий старик ростом не больше кошки. Как там у Пушкина в «Руслане и Людмиле»? «Рожденный карлой с бородой». Да, да. Именно так. Жуткий бред!

Наконец показался знакомый поворот, и Герман тронул возницу за плечо. Не дожидаясь, когда двуколка совсем остановится, расплатился и выпрыгнул из нее. Во всех окнах дома горел свет, и это было странно: Марфа не любила иллюминаций.

Не поднимаясь на крыльцо, Герман заглянул в ближайшее от дверей окно. В столовой находились Марфа, Груня и доктор Зорин — он стоял на коленях рядом с лежащим на полу мужчиной. Вот только лица незнакомца было не рассмотреть. Ревность стальным обручем сдавила грудь, и Герман часто задышал. Он еще ближе прильнул к стеклу, пытаясь разглядеть лицо Марфы. Но она стояла вполоборота, и Герману был виден только ее точеный тонкий профиль. Рядом с нею горничная Груня теребила фартук и суетливо вытирала слезу.

«А ботинки-то на этом, что лежит, точь-в-точь мои, — подумал Герман. — Сапожник, шкура, обманул. Говорил, что больше ни у кого таких не будет».

Тут Марфа обернулась, и он увидел ее заплаканное лицо. Ревность всколыхнулась с новой силой. Пока его дома не было, она развлекалась с другим!

«Кто такой? Поручик Сухомлинов? Альфред Лайсберг? Кирилл Голицын? Кто там еще из ухажеров около Марфы крутился?..»

Он протер стекло, запотевшее от дыхания, и тут доктор Зорин встал и отошел.

— Мертв, — скорее не услышал, а понял по губам Герман слова доктора.

Груня зарыдала, а Марфа так и стояла, не шелохнувшись. Но самое ужасное, что в мужчине, лежащем на полу, Герман узнал себя.

«Так вот почему ботиночки-то мне знакомыми показались…»

В глазах у него потемнело, и он, в мгновение ока очутившись рядом с Марфой, вцепился ей в горло. Она захрипела, отбиваясь.

«Остановись, — прошелестело у него в мозгу, — это не она».

* * *

Среди ночи Есия внезапно проснулась. Потерла, болезненно морщась, шею. Луна смотрела в окно, и в ее призрачном свете хорошо были видны и стол с бутылкой воды и стаканом рядом, и кровать со смятыми простынями, и письмо Марфы на полу. Есия наклонилась и, подняв его, положила на тумбочку. Затем налила в стакан воды и жадно выпила. Ощущение удушья медленно уходило.

В дверном проеме тихо, как привидение, появилась сонная Софья.

— Что случилось? — удивленно спросила она. — Ты меня звала? Зажги свет, а то мне страшно.

Есия щелкнула выключателем.

— Я тебя не звала. Но здорово, что ты проснулась. Представляешь, мне сейчас почудилось, будто меня кто-то душил.

— Приснилось?

— Нет, я проснулась от чужого прикосновения.

— Это не я, честное слово, — изобразила испуг подруга. — Ой!

— Что?

— У тебя пятна на шее. Три.

— Да ладно, хватит комедиантствовать, не смешно.

— Я не шучу.

Недоверчиво глядя на Софью, Есия подошла к зеркалу.

— Странно, — разглядывая небольшие красные пятна, пробормотала она. — Может, во сне неудобно лежала. Одеяло скомкалось и надавило. Вот и почудилось неизвестно что.

— Слушай, я, кажется, поняла, в чем дело. Это ж домовой тебя душил!

— Ерунда какая-то…

— И никакая не ерунда. Да меня раньше на даче каждую ночь домовой душил. И ничего, как видишь, жива.

— Все, пошли спать.

— Слушаюсь, мой генерал, — дурашливо козырнула Софья.

Буквально через две минуты из гостиной донеслось ее мерное посапывание. Есия же не могла спать. Она включила ночник и взяла с тумбочки ноутбук. Очень хотелось с кем-то поговорить, с тем, кому так же, как и ей сейчас, не до сна.

«Привет. Отчего не спишь?»

«Привет, Revenant. Приснился странный сон. Кажется, я видела себя в том сне своей прапрабабкой Марфой, стоящей над телом скоропостижно скончавшегося мужа».

«Вот как? И как же это случилось? Отчего он умер? Впрочем, ты, должно быть, не знаешь, это ж такая старина…»

«Знаю. Я читала ее дневник. А сегодня перед сном просмотрела ее неотправленное письмо. Наверное, оттого и увидела все во сне. Мужа Марфы отравили, и что самое ужасное, он до самой смерти думал, что это сделала она».

«Откуда твоя бабка могла знать, что он думал?»

«Перед смертью он сам обвинил ее. Это слышали слуги».

«Какой сюжет. И что было дальше?»

«Страницы полуистлевшие и выгоревшие, читать очень тяжело. Но от бабушки знаю, Марфа умерла молодой, и ее двоих детей воспитывали родственники».