журналистом, то здесь я был почти корифеем. Мне поручали все более ответственные задания. Я писал о книжных и театральных новинках, вел еженедельную рубрику «Другое мнение», сочинял фельетоны. А фельетоны, как известно, самый дефицитный жанр в газете. Короче, я довольно быстро пошел в гору».

Все это время Довлатов продолжал проживать у Тамары Зибуновой по адресу ул. Рабчинского (сейчас Vabriku) 41, кв.4.

Ночевка так затянулась, что и не говори.

Из интервью Тамары Николаевны в фильме «Жизнь нелегка. Ваш Сергей Довлатов»:

«Съезжать он от меня не собирался. Решил ухаживать. Через полтора месяца я поняла, что надо или вызывать милицию, чтобы его выселить, либо сдаться… В моей квартире было печное отопление. В отопительный сезон у нас был уговор – кто раньше придет с работы, тот выгребает золу, выносит ее, приносит топливо и растапливает печку. В большинстве случаях это было так – я прихожу первой, все делаю и только начинаю готовить ужин, Сергей тут как тут. И так недели две. Как только мое терпение иссякало, он этот момент всегда очень чувствовал, приходя домой, я заставала следующую картину – печка топилась, брикет принесен и уложен в шафрейке минимум на неделю, а Сережа готовит ужин!»

Вот такая странная совместная жизнь двух мало знакомых друг с другом одиноких людей, такой вариант противостояния этому одиночеству.

А из Питера меж тем пришло известие о том, что Ася с дочкой Машей отбыли на ПМЖ в Штаты. Разумеется, по израильской визе.

К этому, конечно, шло, но не думалось, что все может произойти здесь и сейчас столь стремительно. Впрочем, после отъезда Иосифа ничему удивляться уже не приходилось.

Стало быть, вернувшись в город, теперь уже не зайдешь на Жуковского, 27.

Этот адрес придется вычеркнуть.

И из памяти тоже.

Почему-то вспомнилось, как они с Валерой Поповым пришли к Асетрине в ее комнату на первом этаже.

Это был 71-й год.

Маленькая Маша сидела в манеже, стоящем посреди комнаты, и с удивлением смотрела на двух не вполне трезвых мужиков в пальто, не догадывалась о том, что один из них является ее отцом.

Да и сам Сережа, если честно, не очень-то об этом догадывался, вяло отрицал свое отцовство, без энтузиазма, впрочем. А то, что не встретил Асю из роддома, так об этом все знали, но она к нему была «без претензий». Мол, не встретил, и не надо, не очень-то хотелось…

И вот сейчас Довлатов смотрел на Машу, на простуженную Пекуровскую, совершенно не понимая, зачем он сюда пришел и притащил с собой Попова.

Видимо, просто больше идти некуда.

Потом к Асе пришел врач, послушал ее, о чем-то беседовал с ней, а уходя, назвал Довлатова и Попова скобарями, то есть лимитчиками и гопниками. Стало быть, произвели на него такое впечатление.

Затем, не сказав ни слова, Асетрина проводила незваных гостей и закрыла за ними дверь…

Из книги Аси Пекуровской «Когда случилось петь С.Д. и мне (С. Довлатов)»:

«Я ответила Маше, сделав надлежащую скидку на возраст. «Твой папа похож на гориллу, такой же большой и неуклюжий». Прошло несколько месяцев, прежде чем Маша в очередной раз посетила зоопарк. Постояв продолжительное время у отсека, где проживали гориллы, Маша произнесла, обращаясь скорее к одной из обитательниц отсека, нежели ко мне: «Горилла мне нравится. Она ходит так же мягко, как мой папа».

Когда «папа» объявился в 1978 или 1979 году в Америке, послав мне экземпляр напечатанной Карлом Проффером повести «Компромисс» с дарственной надписью: «Милой Асе и ее семейству – дружески», я осмотрительно решила не оповещать Машу о приезде отца. Решение это в дальнейшем не пересматривалось, пока не случилось нечто поистине неожиданное. Однажды в нашем американском доме, как гром среди ясного неба, раздался звонок из Нью-Йорка: «Асеночек, так называет меня моя подруга Нина Перлина, – умер Сережа. Часа два назад. Подробностей пока не знаю. Позвоню позже. Похороны послезавтра». Я была в шоке. И тут мне предстоит покаяться перед Сережей, что моей первой мыслью все же была мысль не о нем. Как, в какой форме оповестить Машу о гибели ее отца в Нью-Йорке? Как объяснить двадцатилетней девочке, что, не будь ее мать тем, что она есть, Маша могла бы познакомиться со своим отцом при жизни.

Одно казалось кристально ясным. Нужно было немедленно рассказать Маше, и как можно подробнее, о ее отце, после чего предоставить ей выбор. Если то, что она услышит, склонит ее в пользу свидания с отцом, она поедет на похороны. И я поеду вместе с ней. Если по каким-либо причинам ей этот единственный шанс знакомства с отцом покажется неприемлемым, я поступлю по ее усмотрению. Наш разговор длился всю ночь. Маша стоически вынесла мои импровизированные истории об отце и о нашей молодости. Всю ночь из нашей комнаты раздавались хохот и всхлипывания. Часов в пять утра моя бедная девочка сказала: «Ну, иди спать. Ведь завтра же в дорогу. Когда еще удастся поспать, неизвестно».

Итак, круг сжимался.

Ленинград, действительно, стремительно пустел.

В 70-х его покинут:

Эли Люксембург, писатель, в 1972-ом,

Ефим Эткинд, переводчик, культуролог, в 1974-ом,

Владимир Марамзин, писатель, в 1975-ом,

Константин Кузьминский, поэт, в 1975-ом,

Давид Дар, писатель, в 1977-ом,

Игорь Ефимов, писатель, в 1978-ом,

Дмитрий Бобышев, поэт, в 1979-ом,

И вот на фоне этого более чем депрессивного пейзажа Сергею Донатовичу Довлатову в Таллине предложили издать его книгу, сборник рассказов, то есть осуществить его мечту.

Абсолютно немыслимый поворот событий!

Итак, рукопись прочитали, и она всем понравилась.

Затем, как и положено, она ушла «наверх», и руководство тоже дало добро.

Авторское название «Пять углов» пришлось сначала заменить на довольно безликое «Городские рассказы», а потом на «Пять углов. Записки горожанина», но это совершенно неважно.

Объем – чуть больше ста страниц.

Внесены незначительные правки.

Ушла в набор.

Довлатов вспоминал: «Русская литературная секция в Таллине очень малочисленна. Уже три года здесь не принимали в Союз новых членов. Поэтому мной так и заинтересовались. Гранки пришли буквально через месяц. Затем – вторая корректура. То есть по срокам нечто фантастическое!»

Однако на этом, к сожалению, советская фантастика не закончилась.

Случилось то, о чем не мог помыслить никто. Один из вариантов рукописи вместе с другими самиздатовскими текстами был конфискован при обыске, который проходил по делу некоей партии «Независимая Эстония». Понятно, что Довлатов не имел к этому никакого отношения, просто в свое время дал почитать текст будущей книги человеку, который, как