class="p1">Всадник не спешил. Он дал коню отдохнуть, отдохнул сам и только после этого грузно сел в седло.

Дождь к тому времени перестал, из ущелья потянулись волокна растрепанных облаков. Конь нырнул в них, и сразу стало трудно дышать. Всадник плотно запахнул кожаную тужурку, обвязал шарф вокруг шеи.

Облака поредели. На востоке, по краю неба, протянулась светлая полоска. Постепенно разрастаясь, она захватила полгоризонта. По обочинам дороги отчетливо проступили серые глыбы — они нависали над головой, а иногда сама дорога, проходя по такой скале, нависала над пропастью.

Всадник почти не смотрел по сторонам. Он чутко ловил все звуки, долетавшие из долины.

В темноте понемногу вырисовывались отлогие склоны противоположных гор, поросших орехом. Среди деревьев мелькали кишлаки, река извивалась на самом дне долины.

Конь громко застучал копытами по деревянному настилу моста...

У Голубых озер

— Так это и есть Голубые озера?! — воскликнул Серебров, когда они выехали из рощи.

Действительно, картина, открывшаяся их взорам, была незабываема.

Впереди еще извивалась узкая полоса дороги, а там, где она круто сворачивала направо, за темно-зелеными кустами синело озеро. И оттого, что лежало оно в глубокой котловине, а со всех сторон, подобно краям огромной чаши, дыбились горы, поросшие густым лесом со светлыми прогалинами там, где были каменистые сбросы, и оттого, что сверху было небо, местами синее, местами серебристое, местами словно подернутое слоем расплавленного золота, и оттого, что воздух был прозрачен и чист, — озеро тоже переливалось всеми красками. Оно было то синее, то желтое, то зеленое, то почти коричневое — там, где вода подступала к самому берегу и со дна подымались бурые водоросли. Озеро менялось каждое мгновение. Вот солнце передвинулось по горизонту и переместило тени, пробежало облачко, и легкая рябь тронула прозрачную поверхность озера. Все изменялось сразу: где вода была синяя, появилась позолота, а на месте золота вспыхнули и заиграли все цвета радуги...

Вода в озере была такой чистой, что просматривалось далекое дно — оно, однако, вовсе не казалось таким далеким. Серебров без особого труда разглядел целую стаю красноперых рыбок — они промелькнули в косом луче солнца, пробившемся сквозь густые заросли орешника, и исчезли в фиолетовой дымке подле берега... Таинственные водоросли раскачивались, колеблемые течением: они были самой разнообразной формы, словно выходцы из совсем иного, неземного мира. Заросли их вклинивались в светлую траву, разросшуюся у берегов.

Над горами только что рассеялся туман; леса, умытые вчерашним дождем, засверкали на солнце. А высоко-высоко, у каменистого гребня, где кончалась растительность и голые известняковые глыбы — желтые с красными отвалами — словно перья гигантской птицы, топорщились в небо, плыли разорванные облака. Непонятно, откуда они брались, но тут же исчезали, едва только переваливали через гребень... Гора слева напоминала человека, погрузившегося по грудь в землю и пытающегося выкарабкаться оттуда.

Руки охватывали озеро с двух сторон и упирались в две другие горы справа... Голова человека была огромна и вся поросла лесом, который издалека казался лохматой гривой. Стремительный пик, вонзившийся в небо, напоминал шишак шлема, а облака, повисшие на самом острие, были как страусовые перья — очевидно, в темноте, на фоне светлого неба, картина эта была еще более впечатляющей — недаром люди называли этот гребень горой Дьявола... Во время гроз узкие ущелья, бороздящие его склоны, многократно отражали раскаты грома — и это также создавало особый звуковой эффект, внушавший жителям суеверный страх...

С той стороны, где лежит Узунабад, лесов совсем почти не было: склоны гор были каменисты и серы, лишь кое-где пробивалась чахлая растительность. Зато долина, рассеченная стремительной Кызылдарьей, такой стремительной, что почти вдоль всего ее течения стояли сипаи[5], предохраняющие берег от разрушения, была сплошь засеяна хлопком, и если бы не карты, разделенные круглоголовым стриженым тутовником, то можно было бы увидеть, что рядки тянутся на много километров и исчезают в сиреневой дымке, затуманившей даль. Там тоже слегка вырисовывались горы: неопытный глаз мог принять их за надвигающуюся грозовую тучу...

А здесь, в густом лесу, стояла первобытная тишина; солнце едва пробивалось сквозь листву. Могучие орешины, как живые существа, вздымали к небу уродливые, покрытые затвердевшей, потрескавшейся корой ветви, а у корней продирался сквозь траву кудрявый подлесок. Суетливые птицы насвистывали в вышине, перелетали с ветки на ветку, осыпая на голову путников древесную труху. Иногда из-под копыт лошадей с предостерегающим шипеньем уползали в траву серые змеи. Чьи-то осторожные шаги похрустывали в чаще, а то вдруг невидимый зверь сорвется, да понесет, подминая под себя сочную зелень...

Местами орех сменялся зарослями яблонь и урюка, тополя, боярышника и клена. На холмах росли кустарники черганака с черными ягодами, крушины и курчавки, покрытой розоватыми цветами. Над глубоким ущельем, в которое врывалась серебристым водопадом Кызылдарья, ровной стеной стояли островерхие ели и темно-зеленая арча.

Объехав озеро со стороны горы Дьявола, путники оказались у пологого ската, на котором тут и там высились конусообразные погребения, сложенные из неотесанного известняка. Рахим показал камчой вверх, и Серебров ахнул от восхищенья. Это были альпийские луга, покрывавшие весь южный склон: местами склон был ярко-синим, местами желтым — так цвели гиацинты; местами он был сплошь в зарослях белых и желтых лютиков...

Отсюда открывался прекрасный вид и на остальные два озера, раскинувшиеся в долине: с высоты все они казались ярко-синими.

Тропа, петляя, вывела их на широкую и хорошо уезженную дорогу.

Скоро впереди замаячили белые строения заготконторы.

— Отсюда таран на машинах вывозят в долину, — сказал Рахим.

— Таран? — Серебров никогда не слышал о таране.

— Это корень, который растет высоко в горах, — пояснил Рахим. — Из него на Узунабадском заводе делают экстракт для дубления кож.

Югов с волнением поглядывал по сторонам — здесь бывал он не раз; каждый камень, каждый куст хранил воспоминания.

Дорога сделала еще один поворот, и они въехали в небольшой поселок, состоявший из нескольких домов и заготпункта, обнесенного высокой каменной стеной.

Охранник, дюжий дядька в засаленной черной тюбетейке, узнав среди приезжих Рахима, побежал отворять ворота.

Кони вынесли их на широкий двор.

Серебров с трудом сполз с седла, не в силах распрямить затекшие и стертые ноги. Югов чувствовал себя несколько лучше, но и у него вид был далеко не молодцеватый. Однако, превозмогая усталость, он тут же набил неизменную трубку и раскурил ее с задумчивым и блаженным выражением лица... Рахим отвел коней под навес, где в изобилье было свежескошенной травы; несколько лошадей аппетитно похрустывали в полумраке, вскидывая время