из уст тех, кто травил его собаками в лагерях смерти.

— Вы повторяетесь, Сноу, — устало произнес он.

Сноу встал. Это была очень трудная игра: и пугать, и заигрывать.

— Довольно. С меня довольно, — резко сказал он.

Хаузен тоже встал. У него было бледное, взволнованное лицо. Но Сноу не прочел в нем страха — скорее всего, доктор что-то напряженно обдумывал.

Они пошли рядом по дорожке, посыпанной мелким речным песком. Со стороны могло показаться — беседуют мирно два человека.

Опасаясь, что за ними наблюдают, Сноу с любезной улыбкой протянул Хаузену руку:

— До завтрашнего утра, шеф.

Хаузен натянуто кивнул. У него были чужие, отсутствующие глаза.

— Э-э, мне это не нравится, — сказал Сноу. — Так-то вы и впрямь натворите глупостей!..

Хаузен усмехнулся:

— Боитесь, Сноу?

— Боюсь?.. — «Черт возьми, он, кажется, читает мои мысли!..»

— Боитесь.

Хаузен открыл дверь. В прихожей за круглым столиком Серебров играл в шахматы с чернявым шофером из экспедиции. Заметив Хаузена, он встал:

— Добрый день, доктор. Вам нездоровится?..

Хаузен не расслышал вопроса.

Подоспевший Сноу взял Сереброва под локоть:

— Прошу вас, не тревожьте шефа... Обычный сплин. Это у него случается.

— А вы, однако, тоже не веселы!

Сноу пожал плечами. Видимо, для этого есть причины. Серебров понял, что поступил нетактично.

— Сыграем в шахматы? — предложил он, чтобы замять неловкость.

Сноу тревожным взглядом проводил удаляющегося Хаузена. Дверь за спиной доктора захлопнулась.

— Ну что ж, — облегченно вздохнув, сказал американец.

Они молча расставили фигуры.

— Я слышал утром, вы отправляетесь в разведку? — спросил Сноу, делая первый ход.

— В разведку? Громко сказано, — улыбнулся Серебров, выдвигая коня. — Легкая прогулка на лоно природы...

— Не понимаю.

— Очень просто. Вас перебросят на базу к Голубым озерам автомашинами. А мы на лошадях перевалим через хребет — вот здесь...

Он ногтем отчертил на столе несколько параллельных линий. Обе партии будут на месте почти одновременно. Зачем это нужно?.. Исследовать все подходы к Безымянному ущелью. Югов считает, что это очень важно. Нужна система.

Сноу кивнул и сделал ход ладьей. Он, кажется, не слушал Сереброва.

— Шах.

— Вы отлично играете...

— Скорее вы никудышный игрок.

— И это правда! — весело согласился Серебров.

Внимательно изучая своего партнера, он пытался представить себе Сноу таким, каким его видела Ляля в подмосковном лесу. Резко очерченное лицо, свободные манеры, насмешливая улыбка. Сноу — и тот, с плоской спиной, Сноу — и Каракозов — что между ними общего?..

Он автоматически, почти не думая, переставлял фигуры на шахматной доске. Опять шах.

— Мат.

Сноу отодвинул доску, блестящими глазами окинул поле битвы. Неплохо сыграно!

Серебров с досадой пощелкал пальцами. Отличный игрок. Пожалуй, Ляля права: нужно быть настороже.

— Закурим?

Он вынул из кармана рубашки пачку сигарет и положил ее на стол.

— «Прима»? Крепкие сигареты, — оценил Сноу.

— Курите, курите, — пододвинул пачку Серебров.

Паренек-шофер рассказывал что-то смешное девушке-регистратору у невысокого барьера. Белокурая девушка смеялась, закидывая голову.

Сноу постукивал пальцами по столу. Серебров дымил и смотрел на шахматную доску. У него был сонливый и даже чуточку скучающий вид.

— Вы давно знаете доктора Хаузена? — спросил он, словно между прочим, чтобы заполнить затянувшуюся паузу.

Сноу усмехнулся: он почему-то тоже подумал, что Серебров спросит его именно об этом. Элементарные вопросы. Кажется, он задает их уже не в первый раз.

— Я учился в Массачусетсе.

— Там отличный университет.

Сноу кивнул.

— Хаузен вел у нас эпиграфику... Он всегда был несколько чудаковат. Знаете, тюрьмы, концлагерь, эмиграция...

Серебров вспомнил недавний разговор с Юговым.

— Кажется, у Хаузена была семья?

— Жена и сын. Они погибли... Доктор предпочитает не вспоминать об этом. Но не всегда себе прикажешь, не так ли? Возможно, как раз сегодня... Эти ужасы... Ему необходимо побыть одному...

— Я вас понимаю, — согласился Серебров.

На холеном лице Сноу было написано искреннее соболезнование. Он очень уважает доктора Хаузена, а эта болезнь...

— У него случались припадки даже на лекциях.

Они помолчали. Серебров бессмысленно передвигал фигуры на шахматной доске.

— В Сьерра-Мадре с Хаузеном были еще двое, — неожиданно сказал он.

Сноу даже не пошевелился:

— Стриттмайер и Лоусон?

— Да.

— Лоусон сбежал в Мехико. Стриттмайер уехал еще раньше. Я всегда сожалел, что не смог быть в эти дни рядом с доктором. Ему необходим был настоящий друг...

— Профессор Югов очень высокого мнения о вашем шефе, — сказал Серебров.

— Это ценный комплимент, — сдержанно поблагодарил Сноу.

— Что вы! Хаузен не девушка. Просто его долгое время недостаточно ценили на Западе... Да, кстати. Вам должно быть известно, почему он так срочно выехал в Европу. Я понимаю, вопрос может показаться нескромным. Но... мы с вами, так сказать, коллеги...

Сноу рассмеялся:

— Да, коллеги...

Он стряхнул на пол пепел с обгоревшей сигареты.

— Об отъезде. Видите ли, причины мне тоже неизвестны. Шеф позвонил накануне. Все было обставлено, как в детективном романе. Мы встретились в небольшом городке на Востоке... Я приехал на автомашине, он — поездом. У него уже были куплены билеты на теплоход.

— И он ничего не объяснял вам?

— Он просто сказал, что я вправе поступить так, как считаю необходимым. И я решился. Это было не легко, поверьте мне. Оставить больную мать...

Сноу вздохнул, несколько раз молча затянулся дымом.

— Я думаю, в то время у Хаузена наверняка было предложение. Он всегда мечтал вернуться на родину... Куда-то звонил, с кем-то о чем-то договаривался. Паспорта были готовы к вечеру. Мы выехали на «Нормандии»...

— Отличный трансатлантический лайнер...

Сноу оживился:

— Вам приходилось бывать в Атлантике?

— Всего один раз — с нашей делегацией. Мы выезжали на конференцию в Мали.

Серебров посмотрел на часы.

— Извините, пожалуйста. Уже три. Через пятнадцать минут у меня разговор с Москвой.

Сноу лукаво улыбнулся:

— Та самая девушка?.. Понимаю, понимаю... Здесь, как у вас говорят, наука бессильна...

На перевале

Их маленький отряд покинул город еще до рассвета.

Кони были хорошие, так что к полудню они проделали уже около десяти километров, перевалили через два высоких холма и ехали теперь по глубокой впадине вдоль пенистой Кызылдарьи.

Здесь, в низовьях, встречались кишлаки, над арыками росли гранаты и джида; чуть повыше свисали над дорогой ветвистые кусты фисташки.

По мере того