Его дело было — сбивать самолёты, а не строить.

А ракет он не любил.

Зато он любил работу на стенде, то, когда он спокойно глядел в окошечко шлейфового осциллографа и щёлкал тумблерами.

Надев маску с лупой на глаза, он сидел в канифольном дыму.

Точность вернулась в его руки — вернее, в кончики пальцев. И вернулись некоторые слова — не все. Но вернулся даже странный фантастрон.

Эта точность нашла вдруг новое применение. Друг попросил его сделать колечко из старого полтинника. Для того, чтобы переплавить монетку и отлить колечко, понадобилось всего полтора часа.

Через месяц другой приятель принёс серебряный стаканчик. На стаканчике ящерица гналась за паучком. Паучок не мог убежать от ящерицы — лапки его уничтожило время.

Майор Казеев оснастил паучка лапками, и теперь они с ящерицей совершали вечное перемещение по стенкам стаканчика.

Работа с серебром нравилась майору всё больше и больше. Хозяева брошей и колец откупались от него водкой, которую он приносил нам. Майор по-прежнему не пил. Если работы не было, он сидел и рисовал закорючки на листе бумаги. Они соединялись в кольцо или ожерелье, и это соединение должно было быть точным. Тонкие нити серебряной проволоки, как и линии вольт-амперных характеристик, были понятны майору Казееву, как привычные схемы.

Это был его язык, родной и простой, но не было в его работе опасности. Линии не состязались с майором в уме и проворстве.

Однажды друг привёз к нему женщину в шубе.

Женщина положила на стол ожерелье. Экзотический сувенир, память о туристической поездке, серебряное ожерелье было сделано на Востоке. Маленькие Будды были его звеньями, они улыбались маленькими губами и сводили по-разному маленькие тонкие ручки.

Но цепь разорвалась, и один из человечков отлучился навсегда.

Майор Казеев несколько часов смотрел на тридцать серебряных человечков. Он смотрел на них, не отрываясь.

Ночью майор снова искал рукой ручку с кнюпеллем, и перед его глазами стояли деревни с отрывистыми названиями да разбитые, но улыбающиеся каменные Будды.

Жена печально клала ему ладонь на лоб, и тогда он успокаивался.

Следующим днём было воскресенье. Майора позвали к телефону, звонок был из прежней жизни, печален и грустен, и оттого в нём произошла ошибка команды.

В этот момент что-то засбоило в нём, как неисправное реле, и майор, привыкший всё делать сам, попросил жену кинуть цепочку в чашку со слабым раствором соляной кислоты.

Майор хотел просветлить серебро и убрать грязь. Он ушёл, а жена перепутала бутылки и погрузила ожерелье в царскую водку.

Тридцать маленьких Будд всё так же улыбались, соединяясь с HCl и HNO3. Вернувшись, майор Казеев сразу понял, что произошло. Голова его заработала ясно и чётко, будто он увидел на экране радара американский бомбардировщик. Он сел за рабочий стол и положил перед собой чистый лист бумаги. Занеся над ним автоматический карандаш, он несколько раз нажал на кнопку, будто бы захватывая цель, и начал рисовать схему ожерелья.

Майор помнил лица тридцати серебряных толстяков, как помнил лица всех солдат своего дивизиона.

В понедельник он пошёл на заводской склад. Там, со списанной электроники, он, почти не таясь, ободрал серебряные контакты и вернулся домой.

Через неделю приехала заказчица. Она не заметила подмены и долго не понимала, почему ювелир не хочет брать с неё денег. В этот момент майор Казеев понял, что он снова нашёл нечто важное — уверенность. Уверенность стоила любых денег. Он сразу же забыл лицо заказчицы, потому что главное было найдено, это было ему ясно видно, как попадание в цель на экране радара — уверенность не покинет его никогда.

И вот теперь он сидел за столом вместе с нами. Бортстрелок надел песочную куртку от своей старой формы, и я представил, как потом он будет дёргать струны, петь дурным голосом, и серебряно-голубой рыбкой будет биться у него на груди медаль.

Устраиваясь поудобнее на своём унитазе, я знал уже, как хозяйка будет сыпать по тарелкам картошку.

В этот момент, думая о Казееве, я понял, что его отличало от многих людей, виденных мною в жизни.

Всё дело в том, что майор Казеев не умел ничего делать плохо. И вовсе не потому, что он был просветлён, религиозен или партиен. Он сам был простым, но надёжным устройством, выполняющим своё предназначение. Его занятие было важнее обстоятельств — оклада и власти, мировых кризисов и обстановки в коллективе. Занятие сосредотачивалось на конце паяльника, в капельке олова, и оправдания остального мира переставали существовать для майора.

А мы всё время оправдывались, как и почему не выполнили долга, отчего оставили государство, набитое танками и ракетами. Это государство, как диплодок с откушенной головой, ещё двигалось по инерции, но уже разваливалось, падало на бок.

Мы оставили рычаги и кнопки смертоносных машин, а за наши места сели другие.

И в жалости по этому поводу не было проку. Несмотря на наше дезертирство, нам остался устав, правила поведения, и они не имели отношения к календарной власти. У каждого из нас была своя история и своё прошлое. Но вместе мы образовывали одно целое, и поэтому недовольство не проникало к нашему столу.

А что погон у нас нет, так это ничего.

30 января 2022

Царь обезьян (День российской науки. 8 февраля)

Ветер свистел в пустых клетках питомника.

Заведующий второй лабораторией (первой, впрочем, давно не существовало) смотрел через окно, как сотрудники перевязывают картонные коробки и укладывают их в контейнер. Собственно, и второй лаборатории уже не было, заведовать стало нечем. Сейчас они вывозили только самое важное — то, чем предстояло отчитываться за чужие деньги. Заведующий понимал, что это не просто графики и цифры, — для кого-то это будущая работа за океаном, и папки в коробках станут для него залогом сытой жизни.

А пока он сидел с заместителем и, пользуясь служебным положением, пил виноградный самогон из лабораторной посуды. Самогон было достать куда проще, чем спирт, и запас был велик.

Ещё один человек наблюдал за погрузкой, казалось, не шевелясь.

Старик-сторож сидел на лавочке и смотрел, как запирают и пломбируют контейнер на грузовике. Точно так же смотрели на происходящее обезьяны из своих клеток.

Он всю жизнь состоял при этих обезьянах, причём сначала думал, что это обезьяны состояли при нём.

Старик стал сторожем давным-давно, когда вернулся в этот приморский город со странным грузом. С тех пор он видел обезьян больших