Но война на Аге, едва вспыхнув, тут же затухла. Меркиты, не ожидавшие такого сильного отпора от улусов Бури Бухэ и Ехэ Цэрэна, и в первом же сражении потеряв около полутысячи воинов, поубавили свой пыл и жажду войны. Не надеясь выкурить их небольшое войско, засевшее в ближних лесах и опасаясь новых подвохов, через день после сражения они ограбили убитых монгольских воинов, поснимав с них доспехи и оружие, переловили разбредающихся во множестве по окрестностям оседланных лошадей, оставшихся без хозяев, и двинулись назад, на Ингоду.

Борджигины не преследовали отступающего врага – не меньшие потери оказались и у них – и принялись хоронить погибших сородичей, таская на могилы их камни с ближайших горных скал.

Бури Бухэ сразу, как ушли меркиты, пошел искать среди убитых Ехэ Цэрэна. Нашел он его с трудом, далеко от того места, которое показывали ему нукеры, видевшие, как он падал с коня со стрелой на спине. Ехэ Цэрэн был обезглавлен – видимо, меркиты через раненых монголов узнали, что он один из главных здешних нойонов и голову его забрали с собой – и с него были сняты доспехи. Разъяренный Бури Бухэ сорвался было двинуть войско в погоню за врагами, но его урезонили сотники:

– Врагов чуть ли не вдвое больше и второй раз врасплох нам не дадутся.

– От такой погони мы всех людей погубим и без войска останемся.

– Воины и так злы, что зря погублено столько соплеменников…

Бури Бухэ, почувствовав на себе вину за все случившееся, а теперь еще и покинутый Ехэ Цэрэном, быстро остыл. Он и сам хорошо понимал, что без поддержки племени с такими врагами, как меркиты, не справиться.

Хороня Ехэ Цэрэна, он снял с себя доспехи и сам одел их на истекшее кровью, безголовое тело, крепкими узлами скрепил кожаные завязки. Затем, не найдя его боевого каурого жеребца, недолго думая, забил своего саврасого заводного и, кладя тело брата в могилу, там, где должна была быть его голова, положил круглый белый камень, кровью нарисовав на нем рот, нос, глаза, и одев на него свой пропитавшийся многолетним потом кожаный шлем.

– Головой ты и так плохо думал в последнее время, – говорил ему на прощание, стоя над неглубокой ямой, где уже лежал рядом с покойным его боевой конь, – сойдет и камень. Ведь ты сам испортил всю битву, если бы не ты, то сейчас не они, а мы рубили бы их головы на винные чаши и примиряли на себе их доспехи. Ну, да ладно, я дал тебе все, что смог: любимого коня, он тебя нигде не подведет, любимые доспехи, лучший свой шлем, оружие. Что еще нужно воину на том свете? Если что другое понадобится, выпросишь у предков. Только об одном тебя прошу: не лги там и не вали всю вину на меня одного, будь ты честен хоть на том свете…

Оставив большое свежее кладбище на том самом месте над берегом Аги, где с начала лета стоял их курень, Бури Бухэ повел остатки войска – своего и Ехэ Цэрэна – к единственному пристанищу, на которое он мог еще рассчитывать, к куреню Даритая и Хутугты на реке Балж, куда заранее были отправлены все подданные со скотом и имуществом.

Добравшись на второй день хмурым ветреным вечером до их куреня, Бури Бухэ узнал, что только что похоронен Хутугта. Подвыпивший Даритай в одиночку поминал брата у себя в юрте, сидя на хойморе перед светильником.

– Нет теперь среди нас брата Хутугты, – со слезой он приветствовал Бури Бухэ, когда тот вошел в его юрту. – Здесь я остался один.

– Нет и Ехэ Цэрэна, – устало проворчал в ответ Бури Бухэ, усаживаясь с ним рядом на войлок. – Налей арзы покрепче, хоть помянем их по-человечески…

Через короткое время Бури Бухэ, опьянев не меньше Даритая, и для убедительности широко разводя руками, рассказывал ему о происшедшем на Аге:

– Это все Ехэ Цэрэн виноват, он потащил меня на Ингоду, на этих меркитов… ты ведь хорошо знаешь его, ему по ночам не спится, если чего-нибудь не украдет. Ну, поехал я с ним, а как не поедешь, еще будет потом говорить, что в беде одного бросил… А меркитов пришло по нашему следу – самое меньшее десять тысяч… Да, десять тысяч… В одно утро заполнили они всю долину Аги, рыщут туда-сюда, ищут нас. А мы напали на них сзади двумя крыльями и бились мы, бились с ними, и почти было одолели, еще немного и они побежали бы, а тут Ехэ Цэрэн взял и повернул войска назад. Пришлось нам отступить, ну и вот, сам погиб и дело все испортил…

О том, что меркиты обезглавили Ехэ Цэрэна, Бури Бухэ умолчал, решив, что сейчас не время об этом говорить.

– Конь его каурый в суматохе потерялся, – с жалостью в голосе продолжал он, снова берясь за наполненную до краев чашу арзы, – наверно, меркиты с собой угнали. Ну, я своего заводного дал ему в дорогу, ты знаешь моего беломордого саврасого, ведь главное ему теперь перед предками с честью предстать, а табуны себе он и на том свете наворует, не будет долго страдать, я знаю…

– Да, верно говоришь, – согласно покачал головой Даритай. – Ехэ Цэрэн в этом деле нигде не растеряется. Глядишь, освоится среди предков, пройдет каких-нибудь несколько лет и он окажется среди самых богатых…

– Правда, человека с такими замашками могут и в нижний мир отправить, в ханство Эрлика…

– А он и там не оплошает. Эрлик-хан часто воюет, а ведь где война, там таким людям как Ехэ Цэрэн, одно сплошное счастье: прибыль так и летит в руки.

– Ну, тогда за него и горевать нечего, – Бури Бухэ поднял свою чашу и вдруг всхлипнул, улыбнувшись сквозь пьяные слезы. – Выпьем за обоих братьев, пусть на том свете они получше обживаются, а потом и нас встретят…

– Да, выпьем… – вздохнул Даритай, задумавшись о чем-то своем. – Что-то все меньше остается киятов на этой земле… А знаешь, что мне говорил Хутугта в последние дни?

– Ну, и что же? – выпив, Бури Бухэ выбрал из остывшей кучи в корытце баранье ребро, впился зубами в жирное мясо.

– Он сказал мне, что мы должны выбрать главным нойоном между собой Тэмуджина.

Бури Бухэ с трудом, давясь, проглотил кусок неразжеванного мяса, положил ребро обратно и зло уставился на него.

– А когда этот Тэмуджин научился сопли вытирать? Он что, этот Хутугта, перед смертью совсем из ума выжил?

– Вот и я так же подумал, – обрадованно закивал Даритай. – В последнее время я что-то совсем перестал понимать брата Хутугту.

– Что-то уж слишком поглупели наши братья под конец, – зло пробурчал Бури Бухэ, снова берясь за мясо. – И Ехэ Цэрэн перед смертью натворил такого, что теперь я уж и не знаю, как все это расхлебывать.

– Одни мы остались.

– Надо нам теперь друг за друга держаться, слышишь?

– Да, а то мы поодиночке пропадем…

– Мы с тобой теперь одни остались над молодыми киятами, – важно озираясь, будто его могли видеть другие, заговорил Бури Бухэ. – Был Тодоен, были Есугей, Хутугта… ушли они все и вот теперь мы с тобой тут, на земле, остались самые старшие. Детей Хутулы можно не считать, они предались тайчиутам.

– За нашими спинами молодые кияты, – гордо вторил ему Даритай. – И мы должны повести их вперед, уму-разуму научить.