– Почему вы спрашиваете?

– Вы светитесь изнутри. И, кажется, счастливы.

– Нет, – ответила она. – Я не влюблена – Но были?

– Конечно.

– Кто он?

– Француз.

– Вы оставили его или он оставил вас?

Марта осушила бокал до дна. Божественно, божественно!

– Я не из тех женщин, которых оставляют, – сказала она и тут же сама рассмеялась высокопарности этих слов. – Я бросила его.

– Понятно. – Когда Эрнест улыбался, то становился похож на ту фотографию, что висела у нее на стене в общежитии колледжа. – Почему же все закончилось?

– Он хотел на мне жениться.

– А вы не хотели?

– Нет, это его жена не хотела, чтобы он женился на мне.

– Да-а-а, – протянул он. – Жены – они такие.

Он залпом допил бокал. Который по счету? Кажется, этот мужчина способен пить как лошадь.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь.

– В этом возрасте я сошелся со своей второй женой.

– И что по этому поводу думала ваша первая жена?

– Она была не слишком довольна.

– Да-а-а, жены – они такие.

– Touché![22]– рассмеялся он, глядя нее несколько более пристально, чем позволяли приличия.

Марта в ответ подалась вперед и так же неотрывно смотрела ему в глаза, пока он не отвел взгляд. Быть может, она так расхрабрилась от спиртного. Но она готова была поклясться, что заметила, как закатил глаза Скиннер, уже закончивший свои манипуляции с лаймами.

– Почему вы так странно носите шорты?

Потертая веревка болталась у него на боку, словно змея, выползшая погреться.

– Потому что мне так нравится.

– Такое впечатление, будто вы только что натянули штаны и вновь собираетесь их снять.

– Вы меня почти раскусили.

Тут они заметили, что мать и брат прислушиваются к их разговору, и Эрнест сменил тему:

– Вам приходилось бывать на войне, Марта?

Она покачала головой.

– Думаю, вам будет интересно. Я встречал женщину, похожую на вас, в Италии во время Великой войны. Медсестру в миланском госпитале. – Он замолчал, словно погрузившись в воспоминания. – Мне кажется, вам бы понравилось ходить по лезвию ножа.

– А вам нравилось?

– Иногда. А иногда это было ужасно. Я помню, как нас послали убирать трупы после взрыва на оружейном заводе. Повсюду волосы, пучками прилипшие к проволоке. Мертвые лица, раздутые, словно воздушные шары. Куски мяса, осколки костей – вот и все, что остается от человека. – Взгляд Эрнеста стал жестким. – Мы управились за три дня. После этого я поклялся никогда больше ни считать, будто война – хорошая штука. С тех пор я так никогда и не думал. Хотя для писателя война полезна: каждая минута кажется бесценной, хочется целовать всех встречных женщин, добывать правду и писать хорошие слова. Что скажете – смогли бы так?

– Пожалуй, смогла бы. Только с женщинами целоваться не стала.

– Я отправляюсь в Испанию. Подумайте об этом. Куда вы собираетесь поехать после Ки-Уэста?

Марта пожала плечами:

– Обратно в Сент-Луис.

– Вы родом из замечательного места – обе мои жены оттуда. – Его глаза жадно вглядывались в ее лицо. – Белокурая Бестия, так вас будут называть на фронте, мисс Геллхорн.

Эрнест настоял на том, чтобы Марта немедленно отправилась вместе с ним ужинать на его виллу. Поднимаясь к воротам, она вспоминала, как еще утром смущенно пыталась разглядеть хоть что-то за кирпичной стеной.

В течение всего ужина Полин Хемингуэй сидела, поджав губы, пьяная и мрачная. Когда Марта обратилась к ней «Полин», Сара Мерфи чуть не подавилась фасолевым супом.

– Милая девушка! – сказала она. – Так Полин никто не зовет. Ее называют Файф, от Пфайфер, ее девичьей фамилии, которую она носила до того, как вышла замуж за этого паршивца. – Она махнула рукой в сторону Эрнеста.

– Как вам Ки-Уэст? – спросил Сарин муж Джеральд.

– По-моему, это лучшее, что я видела в Америке.

– Я думаю, – пробормотала Сара, уткнувшись в свой бокал.

– Если бы во всем мире солнце светило так же ярко, жить было бы куда легче.

– На Среднем Западе все так считают, – сказал Эрнест. – Хэдли тоже.

Файф бросила на мужа возмущенный взгляд.

– Какие красивые цветы, – Марта кивнула на центр стола. – Что это?

– Пуансетия, – невесело ответила Файф.

– Представляете, флористы в Париже красят цветы, чтобы сделать их ярче! – поддержала разговор Сара. – А потом в дождь краска течет по сточным канавам. Похоже на реки крови.

– Я жила в Париже, – сказала Марта.

– Чем занимались? – спросил Джеральд.

– Журналистикой.

– А где? – спросила его жена.

– Где платили. Много писала для «Вог». Приходилось притворяться, что мне интересен крой французских юбок.

– Файф тоже работала в «Вог»! – сказал Эрнест.

Файф сухо улыбнулась.

– Джеральд, не передашь соль?

Весь обед Джеральд старательно шутил, пытаясь разрядить обстановку, а Файф методично наполняла бокалы. Марта ввязалась в жаркий спор с Эрнестом о достоинствах Пруста, а Сара Мерфи весь вечер поглядывала на нее вполне одобрительно.

Когда его жена принялась резать жареную курицу, Эрнест положил ладонь Марте на бедро изнутри – где вдруг стало очень жарко. Марта тотчас отодвинулась, стараясь не засмеяться в ответ на вопрос Файф: «Ножка или грудка?»

Когда ужин был уже почти закончен, в комнату заглянули два маленьких мальчика в пижамках, явно слишком теплых для такой духоты.

– Ага! – произнесла Файф. Ее лицо полностью утратило настороженность, взгляд стал открытым и ясным. И в этот момент Марта заметила, какая она красивая. – Мы думали, что наверху скребутся маленькие мышки, а это были вы!

Она пощекотала животик младшему, посадила старшего на колени и бросила взгляд на Марту поверх головы сына. И вот всего через пару минут после того, как он ласкал рукой ее бедро, Эрнест уже смотрел с любовью на свою жену.

Второй малыш вскарабкался к отцу на колени.

– Папа, кто это?

– Это, Грегори, мисс Марта Геллхорн. – Эрнест чуть придвинулся к ней. – Я бы попросил вас пожать ему руку, но, сами видите…

Малыш сосредоточенно сосал свой большой палец. Марта рассмеялась.

– Мисс Геллхорн – писатель. Как твой папа. Очень хороший писатель.