– Тогда у тебя может возникнуть проблема с копирайтом.

– Ты ведь адвокат, да? – спрашиваю я. – Будешь меня представлять.

Колин салютует своей бутылкой с шоколадным молоком.

– А откуда ты узнала? – прищурившись, спрашивает он, приваливается к покрашенной губкой стене и вытягивает ноги. – Откуда ты узнала, чем я занимаюсь?

Я чувствую, что краснею, и, пытаясь спрятаться за огромной чашкой, принимаюсь дуть на чай так, что пена брызгает мне в лицо.

– Твоя толстовка, – наконец нахожусь я. – Один раз ты был в толстовке с эмблемой факультета права. Плюс твоя коварная торговля на блошином рынке. Ты выдал себя с головой.

– Ясно, – кивает Колин. – Ты искала меня в Гугле. И знаешь про меня все.

– Ничего подобного!

– Это здорово, – говорит он. – Тут нечего стыдиться. В том смысле, что если бы я не заглянул к тебе на страничку, я бы никогда не узнал о твоем пристрастии к «Вишне Гарсии».

Я удивленно таращусь на него и тут вспоминаю свой старый аккаунт, открытый года три назад. Я морщусь, лихорадочно соображая, какими еще привычками и пристрастиями я тогда решила поделиться с миром. Наверное, там была целая куча лирики «Брайт Айз»[10]и цитат из Э. Э. Каммингса[11].

– Как вы съездили? – спрашивает Колин, высасывая остаток шоколадного молока.

Я делаю вид, будто меня заинтересовал последний номер местной газеты, забытый кем-то на столе. Мои щеки все еще горят, а шея покрывается капельками пота.

– Нормально, – отвечаю я.

– Хороший концерт?

Я отпиваю чаю и вытираю рот тыльной стороной ладони.

– Ага, – киваю я. – Выступление прошло хорошо. Их прежний лейбл хочет, чтобы они вернулись. Так что все получилось отлично.

Колин внимательно смотрит на меня.

– Что-то твой голос звучит не очень радостно.

Я кошусь на газету, на рекламное объявление магазина инструментов в гавани.

– Это означает, что они на этой неделе уезжают на гастроли. С новым директором, – говорю я. – Я им больше не нужна.

– А, – понимающе произносит Колин.

Он кладет в рот кусок пирожного и смотрит на доску объявлений, где развешаны листовки групп медитации, секции тайчи и предложения услуг по выгулу домашних животных.

– Сейчас самое время сказать: «Я тебе говорил», – напоминаю я.

– Разве? Я киваю.

– Ну, вот это вот всё, – подсказываю я, – «Это была плохая идея, жизнь продолжается, и ты должна двигаться дальше вместе с ней, времена меняются» и так далее.

– Тебя послушать, получается, что я постоянно цитирую песни Боба Дилана, – усмехается Колин.

– Ты совсем не похож на Боба Дилана, – прищуриваюсь я.

– Ой, – улыбается он. – Ладно. В общем, я хочу, чтобы ты знала: я ничего такого говорить не собирался. – Он смотрит на меня, и взгляд его янтарных глаз смягчается. – Но мне жаль, что ты расстроена.

– Я не расстроена. – Пожимаю плечами. – Ну, расстраивалась, конечно. Но думаю, что ты был прав.

– То есть Боб Дилан был прав.

– Точно, – улыбаюсь я. – Боб Дилан был прав. Правда, теперь я плохо представляю, что делать дальше.

– А никто не представляет, – говорит Колин. – Почему, по-твоему, я все еще здесь?

– Из-за родителей?

– Я не могу вечно осуждать их, – говорит он. – Никому не рассказывай, – он наклоняется вперед и шепчет: – но мне двадцать шесть лет.

– Не может быть! – ахаю я, изображая крайнее удивление, хотя я именно так и прикидывала, опираясь на информацию, собранную в интернете. – Так почему ты все еще здесь?

– Не знаю. – Он разводит руками. – Раньше во всем был смысл. Мы с Анной стали встречаться после колледжа. Наши родители дружили. Они спланировали нашу свадьбу еще до нашего первого официального свидания, – говорит он. – Что до адвокатской конторы, в которой я работаю, так она принадлежит моей маме.

– Серьезно? – говорю я, вспоминаю журнальную обложку с фотографией холеной пожилой женщины со строгим каре.

– Серьезно, – отвечает Колин. – Мне никогда не надо было париться из-за работы. И вообще ни о чем задумываться надобности не было. До настоящего момента. И сейчас, не знаю, я чувствую, будто…

– Ни в чем нет смысла, – заканчиваю за него я.

– Именно. – Он доедает пирожное и вытирает пальцы салфеткой.

– И? – спрашиваю я. – Каков вердикт?

– Вердикт?

– Пирожному, – объясняю я. – Слишком податливое?

Колин улыбается.

– Нет. Иногда капитуляция бывает вкусной.

Я смеюсь.

– Новый девиз?

– Можешь взять его себе, – говорит он. – Бесплатно.

В субботу утром я беру минивэн Джулиет и еду к Луле. У дома я вижу Скипа, на подъездной дорожке с помощью баллончика краски и трафарета он рисует на боку своего выцветшего голубого грузовичка новую ярко-оранжевую надпись. «КОЗЫ ДЛЯ ЛАНДШАФТНОГО ДИЗАЙНА СКИПА» – гласит она. Скип бодро приветствует меня и приглашает зайти в дом.

– В последний раз, когда я заглядывал, она еще спала, – говорит он. – А все дело в фильмах про вампиров. В последнее время она перешла на ночной образ жизни.

Я улыбаюсь и, перескакивая через две ступеньки, поднимаюсь в комнату Лулы. Сначала я стучу тихо, потом громко. Никакого ответа. Я осторожно открываю дверь и жду, когда глаза привыкнут к темноте.

Скип не шутил. Окна занавешены пледами, которые Лула закрепила скотчем, возле кровати мерно работает генератор природного шума. Сама Лула спит под целой горой темных одеял и даже не шевелится, когда я вхожу в комнату.

Я сдергиваю «шторы», отрывая скотч, и пледы падают на пол у моих ног. В комнату врывается ослепительный солнечный свет, и Лула, перевернувшись на другой бок, накрывает голову подушкой.

– Какого… – бурчит она.

– Это я, – говорю, ногой выключая генератор. – У меня есть идея.

– Убирайся, – бормочет она, натягивая на себя одеяла.

Стаскиваю подушку с ее головы. Рыжие волосы Лулы намокли от пота.

– Уже двенадцатый час, – говорю я. – День замечательный.

Лула открывает глаза и скептически изучает меня.

– Ты кто? Я смеюсь.

– У меня есть мысли насчет проекта. Лула пинает меня, не высовывая ногу из-под одеяла.