Я следую за ним, издали разглядывая товары. Сначала Колин останавливается у маленького круглого столика, заваленного пуговицами. Продираюсь к нему через толпу возмущенных покупателей.

– Привет, – говорю я, делая вид, будто изучаю пуговицы. Их тут великое множество – всех размеров, форм и цветов, одни выложены аккуратными рядами, словно передают сообщение специальным пуговичным кодом, другие ссыпаны в прозрачные пакетики.

– И тебе привет, – бросает он.

– А выглядишь ты получше, – говорю, указывая на его лицо.

Он осторожно касается переносицы.

– Разве? – спрашивает он. – А мне уже стало нравиться. На почте меня считают крутым.

Я смеюсь и придвигаюсь поближе.

– У меня идея, – театральным шепотом произношу я. По другую сторону столика сидит женщина с седеющими волосами и в зеленом, как лайм, халате. Она то и дело запускает шишковатые пальцы в гигантскую миску «Тупперваре», полную… пуговиц. – Давай добавим пикантности нашему соревнованию.

Колин изгибает соломенную бровь.

– Да? И как же?

– Тот, кто на свои десять баксов накупит больше, угощает другого кофе, – говорю я.

Колин внимательно изучает меня, и на мгновение мне кажется, что я опоздала. Тот интерес, что он проявлял ко мне, уже успел угаснуть. Но тут он улыбается.

– А давай.

Он осторожно берет пакетик с пуговицами всех оттенков зеленого. Некоторые из них однотонные, некоторые с рисунком, все они разных форм и размеров. Я понимаю: эта женщина не только любит пуговицы, ей нравятся скрытые в них возможности. Ей нравится фантазировать, где они могут оказаться: например, на свитере, а может, на декоративной подушке.

– Ты, наверное, чувствуешь себя такой великодушной, – вдруг говорит Колин.

– Почему? – спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне, и я вижу лукавый блеск в его глазах. Колин кладет пакетик с пуговицами на раскрытую ладонь и, слегка отодвигая меня в сторону, наклоняется над столиком.

– Прошу прощения, мисс?

Я переключаю внимание на соседний прилавок, где выложены руководства по шитью.

– У вас очень грамотно составлена экспозиция, – говорит Колин елейным голосом.

Женщина смотрит на него поверх очков для чтения.

– Спасибо, дорогуша.

– Моя мама любит вязать, а у брата только что родился ребенок. Она вяжет Леоне – так зовут малышку – кофту, и, мне кажется, именно такого цвета, – добавляет он, подбрасывая пакетик с зелеными пуговицами. – Как вы думаете, это подходящий размер? Я знаю, что она вяжет кофту на вырост.

– Очень мудро, – кивает женщина. – Дети растут, как сорняки.

– Именно так. – Колин фыркает и незаметно пихает меня локтем. – Значит, эти подойдут, да?

– Идеально, – сияя, отвечает женщина.

– И во сколько они мне обойдутся?

Женщина быстро оглядывает потенциальных покупателей, наклонившись вперед, прикасается к рукаву кремового свитера Колина и шепчет:

– За счет заведения. – А потом, подмигнув, добавляет: – Поздравляю с прибавлением.

Колин пожимает ее руку, обтянутую похожей на пергамент кожей, и кладет пуговицы в карман.

– Ты плохо представляешь, во что ввязалась, – говорит он, проходя мимо меня. Иду за ним, и хотя я смеюсь, во мне растет уверенность, что он прав.

Вслед за Колином я подхожу к прилавку, где все сделано из бутылочных крышек: от ремней до украшений. Он выбирает набор подставок под стаканы и убеждает продавца, парня с волосами, забранными в «хвост», продать его за один доллар. Главное оружие Колина – исключительная вежливость и обаяние, которое дается ему без труда. К концу сделки оба хохочут, как давние школьные приятели, и продавец благодарит Колина за то, что он избавил его от подставок.

– Тебе просто везет, – настаиваю я, когда мы вливаемся в поток слегка одуревших покупателей.

Я указываю на вертикальный стенд с природными маслами и духами под началом воинственного вида матроны в накрахмаленной блузке, застегнутой до острого подбородка.

Час спустя, имея в активе охапку купленных по дешевке сокровищ и несколько неудачных попыток поторговаться за оттиски обложек винтажных альбомов, я официально объявляю, что Колин победил. Мне кажется, что только так можно его остановить, – ведь от выданных денег у него осталась еще пара долларов. Краем глаза я вижу нашу группу – все уютно расположились у огня, – и мы идем к ним.

* * *

– Два «Тающих во рту брауни», пожалуйста. И пряный чай латте.

Колин возвращается от холодильника с пузатой бутылкой органического шоколадного молока.

– И одно детское молоко, – добавляю я. Это была моя идея – зайти после собрания в «Пекарню». Я позвонила папе, сказала ему, что знакомый отвезет меня домой (больше никакого вранья), и запрыгнула на пассажирское сиденье в машину Колина.

«Пекарня» была любимым маминым кафе, оно специализировалось на вегетарианских сладостях и альтернативах молочным блюдам задолго до того, как это стало модным. В этом кафе есть уютный уголок с подушками на полу и маленьким столиком, и я повела Колина именно туда, прихватив по дороге несколько лишних салфеток и серебряный кувшинчик с соевым молоком.

Колин пытается поудобнее устроиться на груде подушек в «турецких огурцах», но у него все никак не получается, потому что некуда девать острые коленки.

– Милое местечко, – говорит он, потягивая через миниатюрную соломинку шоколадное молоко и стараясь не уронить качающееся на бедре блюдечко с брауни. – Уютное.

Я смеюсь, беру у него блюдечко с пирожным и ставлю его на стол.

– Здесь лучшие брауни на острове, – уверенно говорю я. – Вот увидишь.

– Должен признаться, я настроен скептически, – говорит он. – А что, если я не хочу пирожное, которое тает во рту? Что, если я хочу пирожное, которое сопротивляется таянию?

– Тогда тебе не повезло, – пожимаю я плечами. – Это пирожное капитулирует.

– Этого-то я и боюсь, – вздыхает Колин. – «Никогда не сдаваться». Еще один мой девиз.

– «Не искать смысл», «Никогда не сдаваться», – перечисляю я, разламывая пирожное на липкие кусочки. – У тебя много девизов.

– А у тебя нет?

– Нет, – отвечаю я, щурясь от света лампы с абажуром из цветного стекла.

– Девизы нужны всем, – настаивает Колин.

Я размышляю над его словами, смакуя кусок бархатистого шоколада.

– Ладно, – говорю я. – Как насчет «Просто сделай это»[9]? Я могу взять себе такой девиз?

Колин смеется.