но поскольку завоевал право доступа сюда, должен был полностью им воспользоваться, поэтому двинулся через комнаты, совершенно игнорируя выказывавших пренебрежение к нему, и останавливаясь, чтобы переброситься парой слов с любым офицером, которого знал. Потом с радостью отметил, что Фокстолл уехал, чтобы, вне всякого сомнения, игриво развлекать кого-нибудь в аду или в борделе.

Именно такое вторжение — неторопливое и коварное — Дариен и планировал еще до того, как встретил Тею Дебенхейм, а потом его жизнь отправилась прямиком в ад в ручной корзине. Вдобавок пришлось приютить Пупа, и теперь лишь одному Господу известно, где тот сейчас обретается. Парнишка чересчур нервный, чтобы отправиться в бордель самостоятельно.

Пробираясь между небольшими компаниями гостей, Дариен высматривал леди Тею; обсуждая количество стоявших на приколе морских судов, настороженно ловил запах ее цветочных духов; обсуждая события в Индии, прислушивался к ее голосу, такому легкому, такому выразительному, за исключением тех случаев, когда она была в гневе или испугана.

И напугал ее он.

Дариен не испытывал гордости за себя, но она попыталась соскочить с крючка, а он не мог ей позволить. Ради Фрэнка!

К одиннадцати часам он был сыт по горло исполнением светских ритуалов, и потому решил отправиться восвояси. Прощаясь с герцогом Йовилом, он вдруг обнаружил, что Тея и леди Сара уже уехали.

— Что-то там не так с креветками, — тихо объяснил ему герцог. — У меня нет никаких проблем, но ведь дамы существа более чувствительные, не так ли?

Это было за пределами опыта Дариена. Хотя, его опыт диктовался общением с женщинами, которые следовали за барабанным боем. У всех — от проституток до офицерских дам — жесткость нравов была повсеместной.

Кроме того, он знал, чем недовольна Тея Дебенхейм: его невоздержанностью.

Дариен нашел и поблагодарил хозяйку дома, извинившись при этом за свой приход без приглашения, объяснив это тем, что настояла герцогиня Йовил, что отчасти было правдой.

— Тогда я должна сказать ей спасибо, — с улыбкой произнесла графиня. — Ваше присутствие оживило мой степенный вечер.

— Мы, Кейвы, рады услужить прекрасной даме.

— Я думала, милорд, что ваш девиз «Берегитесь!».

— Сорвиголова воодушевляет умеренных.

В ответ она засмеялась и покачала головой.

Надев плащ, Дариен покинул особняк, на ходу сообразив, что игривый тон леди Рейберн свидетельствовал об еще одной победе. В момент, когда он вошел сюда, она испытывала настоящую тревогу, вероятно, представив, что ее вечер станет жертвой беспорядка и насилия. Теперь она успокоилась, повеселела и больше не видит в нем никакой угрозы.

Это ошибка, но все равно победа в его сражении.

Лакей мог бы нанять ему экипаж, но он привык много двигаться, а Лондон давил на него.

Возможно, что прогулка по темным ночным улицам подпитывает в нем безумное желание рисковать. Мужчины могут пристраститься к этому чувству, как к наркотику: он видел признаки такой зависимости у Фокстолла. А в нем эта зависимость тоже есть? Устроит ли его спокойная и упорядоченная жизнь?

Дариен остановился посреди улицы, вдруг вспомнив слова леди Теи.

Нет! Он не представлял своего будущего вместе с ней даже в самых диких мечтах.

Какой-то шум вырвал его из задумчивости.

Он беспечно решил сократить путь, свернув в узкую, едва освещенную Каск-лейн, и теперь три молодых мордоворота окружили его, выставляя напоказ кривые почерневшие зубы.

— Гони, приятель, монету и цацки, — потребовал один из них.

Не говоря ни слова, Дариен кинулся на них, и уже через несколько мгновений двое побежали — один с перебитой конечностью, другой — держась за сломанные ребра. Третий остался лежать на мостовой, завывая от боли и съежившись в ожидании очередного удара.

Дариен только пнул его носком туфли и назидательно проговорил:

— Это тебе урок от опытного вояки: сначала бей, говорить будешь потом.

И пошел дальше, чувствуя себя немного лучше после таких физических упражнений.

Глава 17

Он вышел на Ганновер-сквер, когда миновала полночь. Хоть здесь теперь было тихо и спокойно, площадь все равно оставалась местом кровавого преступления.

При свете дня кусты и деревья в садике радовали глаз, но ночью превращались в темную массу за черной металлической оградой, где мог укрыться кто угодно. Дариен направился к своему дому, но потом остановился и принялся разглядывать ряд домов на противоположной стороне. Они сливались в черный квадрат на фоне темного неба. Темноту разрывал свет от занавешенного окна и пары ламп у дверей. Одним из тех домов был особняк Уилмотов, и хотя леди Уилмот покинула Лондон, сэр Джордж по-прежнему жил здесь.

Показывали ли люди пальцами на их дом, как показывали на дом Кейвов и скверик, где нашли окровавленное тело? Лондонцы привозили сюда родственников из провинции. Экскурсия по городу после осмотра собора Святого Павла, Вестминстерского аббатства и лондонского Тауэра заканчивалась на Ганновер-сквер, в том месте, где чокнутый Маркус Кейв сотворил душегубство. Дариен сказал себе, что однажды соберется с духом и попытается устроить встречу с сэром Джорджем, чтобы попробовать заключить некое подобие мира, но не сейчас. Он пока не готов встретиться с отцом Мэри лицом к лицу. Дариен подозревал, что именно этот человек прислал ему карикатуру. Кто же еще? Может, и насчет крови распорядился. У Дариена не было никакого желания еще больше осложнять жизнь этой семьи, но у него имелись кое-какие задумки.

Он повернул к своему дому, где на архитраве красовался фамильный герб. Оскаленная в рычании морда черного мастифа казалась живой в мерцающем свете фонаря у двери. Дариен зарычал ему в ответ, не обращая внимания на вырезанное в камне предупреждение: «Кейв!»

Надо бы от него избавиться, хотя бы потому, что такие гербы на домах вышли из моды уже лет пятьдесят, если не больше, назад, но он был вырезан из цельного камня, прочно утопленного в кладку. Мало того, что работа предстояла адская, этот камень служил опорой для верхних этажей дома, так что раскрошить все здесь по-прежнему оставалось заманчивой идеей.

Обосноваться в этом особняке было ошибкой, но исправить ее в данный момент не представлялось возможным. Переезд отсюда мог бы выглядеть как бегство, чего и добивались те, кто мазал крыльцо кровью. А одно из его жизненных правил гласило: ни за что и никогда не показывать страха. Он вывел это правило для себя во время наездов еще юного Маркуса в Стаурс-Корт. Еще до того, как окончательно обезуметь, Маркус был жестоким хулиганом, издевался над животными и наслаждался страхом жертвы, как вампир — человеческой кровью.

О, черт! Дариен замер на тех самых ступеньках крыльца: заходить в этот дом не