«Сейчас. Действуй сейчас». Лучшего момента не представится. Ничто другое больше не имело значения. Отмщение будет для Сьюзан, всё остальное для него самого. «Соберись. Соберись. Проклятье». Кентавр перекрыл линию огня, неосознанно защищая Тагарта. «Что ж, придётся убрать и кентавра тоже», — решил он.

— Глазам своим не верю, — вдруг яростно прошептал гневный женский голос.

Вампир сразу узнал этот голос, и к его коже будто прикоснулись змееподобные волосы горгоны, жёсткие, безжалостно жалящие. Его член потяжелел, ненавистный предатель. Однако, он не мог отрицать, что в глубине души ждал её… надеялся. Проклятая женщина!

Лайел медленно опустил лук и слетел с дерева, приземлившись перед Делайлой. Её аромат, подобный запаху летнего дождя, сразу же окутал его, головокружительный, возбуждающий. Лавандовые глаза сверкали молниями, словно в них бушевала гроза.

— Как ты узнала, что я здесь?

Амазонка выгнула тёмную бровь, и он мог поклясться, что вопрос оскорбил её. Как будто он должен был ожидать от неё большего. Возможно, что и должен был.

— Я почуяла твой запах, — прошипела она.

Лайел скользнул языком вперёд и назад по острию одного из своих клыков. Делайла так хорошо его знала? Так же хорошо, как и он её? Помимо не дающих ему покоя вопросов, всё более усиливающееся возбуждение преследовало его каждый раз, когда она приближалась к нему.

«Это всё голод. Просто голод», — уверял он себя. Против собственной воли Лайел впился глазами в её шею. Пульс девушки опять бешено колотился. Его рот увлажнился, как и в прошлый раз.

Амазонка склонила голову на бок, изучая мужчину. Её гнев, похоже, улетучивался.

— Ты бледнее, чем обычно. Почему?

— Возвращайся к своим новым друзьям, — огрызнулся вампир так же ядовито, как и Тагарт. Он не хотел, чтобы она подмечала подобные вещи о нём. Особенно, такие тонкие вещи, которые обычно подмечают только любовники. Он не хотел, чтобы она вообще о нём беспокоилась.

Вторая бровь амазонки присоединилась к первой, и они упрямо сжались.

— Мне нравится место, где я сейчас нахожусь. Хочешь, можешь уйти сам.

Он не хотел. Его ноги приросли к земле. Эта женщина… притягивала его, занимала его мысли по причинам, которые никак не были связаны с его жаждой крови и голодом.

Вот. Он сознался в этом без каких-либо оговорок. Он всё ещё ненавидел эту мысль всеми фибрами души, по-прежнему собирался противиться этому, но больше не мог отрицать её влияния на себя. Он хотел быть рядом с Делайлой.

Почему она, после стольких лет?

Почему сейчас?

— Если тебе нужна кровь, — сказала амазонка, проигнорировав то, что он не ответил на её вопрос, — возьми мою.

Более заманчивого предложения ему ещё не делали.

— С чего вдруг ты предлагаешь подобное?

Она пожала плечами, стараясь держаться обыденно и выглядеть искренне. Однако, от волнения её фиалковые радужки потемнели до глубокого лилового цвета.

— Почему? — настаивал он.

Полные красные губы упрямо сжались в тонкую линию.

Он сглотнул. Такие сочные, такие красные, как спелые плоды.

— Мой ответ «НЕТ», и не важно, какие у тебя там причины, — отрезал вампир.

Но потребность пить из неё, и только из неё, была настолько сильной, что казалась почти не контролируемой.

Сузив глаза, Делайла шагнула к нему.

— Ты пришёл меня убить, а я предложила тебе кровь. Я больше не потерплю подобного отношения к себе, этой необъяснимой ненависти.

Прекрасная позиция.

— Я целился не в тебя, — признался Лайел.

— Лжец.

— Ты всегда подвергаешь сомнению мои заявления именно тогда, когда я говорю правду.

Он всё равно признался бы ей, так или иначе.

Делайле не удалось скрыть удивления, и щёки сами собой окрасились волнительным розовым цветом.

— В кого тогда?

— Не имеет значения. Я этого не сделал.

От отвращения к самому себе он был готов удавиться.

Лицо амазонки озарилось пониманием. Интересно, что именно она поняла, как ей показалось?

— Тебя тут не должно быть, — сказала Делайла. — Шпионить для твоей команды — это просто трусость.

— Перестань. Ты сама мечтаешь только об одном, как бы оказаться на другой стороне острова, и подслушать, о чём сговаривается моя команда. Кроме того, мне нет нужды шпионить, чтобы тебя победить. Я положил тебя на лопатки, помнишь?

Как только эти слова сорвались с его уст, воспоминание о том, как она положила его самого на лопатки, молнией вспыхнуло в памяти. Её ноги, оседлавшие его, её лоно, такое близкое, что нужно было лишь поднять голову, чтобы попробовать её на вкус.

Делайла, очевидно, тоже вспомнила.

Её зрачки расширились, и она вся, не только её очаровательные щёчки, залилась румянцем до самых ключиц. Шагнув ещё ближе к вампиру, она пробежала кончиком языка по губам.

— Остановись, — скомандовал он, хотя и сам чуть сдвинулся ей на встречу. Ох, этот язычок…

— Я не могу, — выдохнула амазонка со стоном.

«Что ты делаешь?» — взмолился разум.

Поступая как трус, каким она его обозвала, Лайел прекратил идти навстречу своей погибели и двинулся на попятный, пока не натолкнулся на дерево.

Но Делайла всё равно приближалась.

— Один из нас может сегодня умереть, — проговорила она хрипло.

— Нас не выберут, — заставил он себя ответить, хотя всего некоторое время назад и сам думал о том же.

— Ты не можешь знать этого наверняка.

Девушка, наконец, приблизилась и оказалась на расстоянии дыхания. Тепло её тела окутало вампира, проникло внутрь и манило придвинуться ещё ближе. Лайел всегда предпочитал холод — или он так думал раньше. Однако, этот жар поработил его, оплёл паутиной непреодолимого желания, которую только она, казалось, была способна сплести.

Амазонка была такой миниатюрной, едва доставала макушкой до его подбородка. Неожиданный порыв ветра взметнул её синие волосы, и они прилипли к его рубашке и коже, будто какая-то часть девушки сама по себе искала соприкосновения с телом мужчины. Он сглотнул, во рту вдруг стало сухо, и кровь понеслась по жилам с бешеной скоростью.

Прежде чем Лайел смог осознать, что делает, его руки оказались у неё на талии и сжали в своих объятьях. Его когти стали такими острыми, что должны были врезаться ей в кожу, но она не протестовала. Нет, она прислонилась ещё ближе, пока твёрдые вершинки её сосков не потерлись о его рубашку, а ноги не устроились между его ног, лаская его возбуждённую плоть.

Он не мог думать, не хотел думать.