не может быть названа Богом; она – лишь то, чрез что Бог есть Бог. Как всякое существо благодаря своей форме есть то, что оно есть, причем сама форма не есть то, что через нее существует, так и в Боге должна быть принята такая форма, благодаря которой Он есть, но с которой Сам Он не тождествен; это и есть божественная сущность. «Богом», следовательно, может быть названо только то, что существует благодаря божественной сущности (id quod est); но это и есть: Отец, Сын и Дух Святой.

8. Следовательно, отношение между божественной сущностью и тремя лицами Гильберт понимает таким образом, что последние являются тремя единицами, тремя счисляемыми вещами, которые только благодаря единой божественной сущности являются тем, что они есть. Это единство сущности или формы служит основанием того, что они, будучи тремя отличными друг от друга единицами, не могут быть названы тремя Богами. Но ни в отдельности, ни в совокупности они не суть божественные сущности. Есть единая сущность, говорит Гильберт, чрез которую существуют три лица, но которая не составляет их самих. Этим устанавливается реальное различие между божественной сущностью и тремя лицами, и божественная троичность сводится к четверичности. Против этого учения выступил св. Бернард, и оно было отвергнуто на соборе в Реймсе (1148). Вследствие этого от него отрекся и Гильберт.

3. Амальрих Шартрский и Давид Динантский

1. Во второй половине XII и в начале ХПІ века выступили два других мыслителя, системы которых отличались пантеистическим характером; первый из них – Амальрих из Шартра (собственно из Бене в области Шартр), учитель в Париже. В своей философии он примкнул к Скоту Эриугене и со всей резкостью выдвинул положенный в основу системы последнего пантеистический принцип. По Гершому, он учил, что идеи творятся и в свою очередь творят. Через них вещи переходят от Бога к множественности и различию. Но Бог есть также цель всеобщих стремлений, и поэтому все вещи снова возвращаются в Бога и в Нем снова становятся единым, нераздельным бытием, каким они были раньше, до своего исхождения из Бога. Это – пантеистическая формула. Еще резче она высказана в следующих положениях, сообщаемых Герсоном. Как Авраам и Исаак не различны по природе, так и все – едино, и это единое есть Бог. Бог – сущность всех вещей. В любви человеческая природа перестает быть тварью; она становится едино с Богом и растворяется в Его существе (Gerson, Concord. met. cum Log. и De myst. Thcel. specul, cons. 41).

2. Второй из названных мыслителей – Давид Динантский, ученик Амальриха и преподаватель в Париже. В своей книге «De tomis, h. e. De divisionibus», которую цитирует Альберт Великий, он утверждает, что Бог есть первая материя, которая лежит в основе всех вещей, телесных и духовных, как их единообразный субстрат. Он различает три рода вещей: тела, души и отделенные субстрации. Первые имеют свое единство в материи, души – в νỏυς, отделенные субстации – в Боге. Но три принципа – Бог, νỏυς и материя – в последней инстанции не могут быть отличаемы друг от друга. Если бы они были различны, то должны были бы отличаться своими специфическими формами, и поэтому пришлось бы допустить для них всеобщее, которое могло бы быть, оформлено в эти три вида бытия. Принять же такой высший род было бы неосновательно, так как в этом случае пришлось бы мыслить бытие некоторой материи ранее первой материи, ранее этой – другую и так далее, без конца. Следовательно, остается только материю, ум и Бога признать Единым[48].

3. Учение Амальриха и Давида Динантского было осуждено при папе Иннокентии III на соборах – Парижском (1209) и Латеранском (1215), а сочинения их были запрещены. Несомненно, что на их научные взгляды оказала влияние арабская философия, которая около этого времени стала приобретать известность на Западе.

VIII. Мистики

I. Бернард Клервоский

1. Когда речь идет о средневековой мистике, то нужно иметь в виду два обстоятельства. Во-первых, христианские мистики Средних веков были далеки от того, чтобы считать мистическое созерцание обыкновенным путем интеллектуального познания. В мистическом созерцании они скорее видели нечто сверхъестественное, всецело обусловленное необычайным озарением божественной благодати. Обычный же путь человеческого познания они представляли себе так же, как и настоящие схоластики.

2. Во-вторых, они никогда не занимались исключительно одним только научным исследованием и описанием аскетически-созерцательной жизни; одновременно с этим они посвящали свои силы и собственно спекуляции. Но их философские произведения отличаются от соответствующих произведений других писателей главным образом тем, что элемент абстрактного мышления выступает в них на фоне мистических переживаний. Благодаря этому и спекулятивные выводы названных мыслителей получают известную мистическую окраску, а с ней вместе – и своеобразный благочестивый тон, так что их сочинения служат как цели назидания, так и образования.

3. Основателем христианской мистики Средних веков был Бернард Клервоский (1091–1153), которому его современники дали почетный титул «Doctor mellifluus». Направлявшаяся вширь и вглубь деятельность этого человека и огромное влияние, оказанное им на церковную жизнь и на исторические события того времени, сделали его имя бессмертным в истории церкви[49]. Но не это привлекает здесь наше внимание: мы будем иметь дело только с его учением, касающимся мистико-созерцательной жизни и изложенным в его сочинениях.

4. К сочинениям, посвященным мистико-созерцательной жизни, принадлежат его проповеди, и особенно три трактата: «De gradibus humilitatis», «De diligendo deo» и «De consideratione»[50]. В них основой всякого мистического вдохновения Бернард ставит смирение – добродетель, побуждающую человека считать себя незначительным и ничтожным. По двенадцати ступеням восходит эта добродетель к своему совершенству. Но смирение должно затем преобразоваться в любовь к Богу. От корней смиренномудрия должен развернуться цвет любви. А она уже вознесет дух на крыльях своих в сферу высшего просветления.

5. Когда посредством смирения и любви человек достигает высшей жизни духа, тогда он получает возможность созерцать истину своим умом, молитвенно и благоговейно проникать в ее глубины. И чем глубже в этом созерцании погружается он в извечную истину, тем больше растет его удивление перед ней. И вот вследствие этого-то изумления и восхищения дух выходит из себя и в таком состоянии исступления может всецело погружаться в океан бесконечной истины. Это – состояние экстаза.

6. В момент подобного экстаза человек до известной степени, хотя и мимолетно, предвосхищает то состояние, в которое душа перейдет по смерти тела. Ибо там, в будущей жизни, как бы расплавится окаменелость нашей воли, все наше хотение растворится в божественном хотении, изольется