Кирилка, как всегда, сел за парту и, по примеру Пети, еще прежде чем в класс вошла Клавдия Сергеевна, вынул из портфеля тетрадь, книги, пенал.

Потом начался урок.

Казалось, все шло как обычно: Кирилка макал в чернильницу перо, стряхивал чернила, решал примеры, выводил цифры… Но думал он совсем не о том, что делал. И когда Петя по привычке заглянул Кирилке в тетрадь, у него зарябило в глазах от лиловых клякс на страницах Кирилкиной тетради.

— Кирилка, — прошептал он с ужасом, — что ты наделал? У тебя их тысяча…

Кирилка даже головы не повернул.

О чем он только думает?

Или, может быть, он не хочет с Петей даже разговаривать? И решил с ним вообще не дружить?

У Пети больно царапнуло по сердцу. Ну что ж, пусть. Пусть! Не хочет и не надо! Он не будет навязываться. Пусть дружит с одним Вовкой. И пусть садятся на одну парту. Он может больше не смотреть в Кирилкину тетрадь, раз так…

Но кляксы! Можно ли допустить, чтобы было столько клякс?

И Петя снова шепчет:

— Кирилка, возьми мою, если ты потерял. — И он отрывает розовую промокашку вместе с ленточкой и сует Кирилке.

Но Кирилка говорит: «Не надо» — и отодвигает промокашку обратно к Пете.

Это ли не обидно? Товарищу предлагаешь помощь, а он отвергает ее.

Оскорбленный до глубины души, Петя положил промокашку обратно в свою тетрадь и слегка отодвинулся от Кирилки.

Ладно, пусть будут кляксы.

На переменке Петя ходил совершенно один. А Вовка и Кирилка все время были вместе. Издали они смотрели на Петю и о чем-то шептались.

Петя незаметно, исподтишка наблюдал за ними. Ему было и грустно, и одиноко, и совсем не хотелось бегать.

Вдруг он вспомнил про Леву. Вот до чего забывчивый! Ведь еще вчера он решил спросить у Левы, бывают ли ошибки в географических картах. А если бывают, не одно ли это и то же — Гваделупа и Гонделупа? Вчера он нашел на карте какую-то Гваделупу. Может, это и есть то самое?

Сейчас он сбегает к Леве Михайлову на второй этаж и спросит об этом. И снова они пойдут рядышком, беседуя, как два хороших друга. И, может, Лева захочет с ним поговорить о марках. И, может, они снова начнут меняться.

Петя был очень рад, увидев, что Кирилка с Вовой побежали следом за ним по лестнице. Что ж, пусть знают, что он может отлично обойтись и без них. И навязываться им никогда не станет.

Они столкнулись лицом к лицу, Лева и Петя. Прямо на лестнице. Лева спускался вниз, Петя бежал наверх.

— Лева! — обрадовался Петя. — Лева, подожди! Ты мне очень нужен.

Лева остановился. У него стало вдруг такое лицо, будто он видит Петю впервые.

— Ну? — По своей всегдашней привычке Лева высокомерно вскинул голову. — Чего тебе?

А Петя, доверчиво тронув Леву за рукав куртки, продолжал:

— Мне нужно с тобой поговорить… Очень, очень!

Лева стоял на одну ступеньку выше, и по сравнению с ним Петя казался каким-то совсем крохотным.

— Тебе? Со мной? Поговорить? — переспросил Лева. Насмешливо прищурившись, он делал ударение на каждом слове.

Пете сразу захотелось куда-нибудь убежать. И как можно дальше. Он почувствовал себя таким ничтожным. Нет, ему больше не хотелось говорить с Левой. В конце концов не все ли равно, бывают или нет ошибки в географических картах?

Но рядом, на лестнице, стояли Кирилка и Вова. Они не спускали с него глаз. Они слушали каждое его слово. При них он не может ударить лицом в грязь!

И, стараясь не робеть, Петя начал довольно громко:

— Я хочу поговорить с тобой… — и уже потише прибавил: — Насчет страны Гонделупы.

Лучше бы ему совсем не вспоминать про эту несчастную страну.

Лева вдруг покраснел и, оттолкнув от себя Петю, крикнул злым, срывающимся голосом:

— Ты мне надоел, как тысяча чертей! Не лезь… Предупреждаю тебя… А то… честное слово, я тебя так вздую… Ты — про-сто-фи-ля! Понимаешь?

Петя смотрел на Леву и ничего не понимал. За что Лева на него кричит? Почему обругал? Что он сделал ему плохого? Так с ним никогда и никто не обходился. Ни один человек.

Закусив губу, чтобы не расплакаться, Петя все же не мог удержаться, чтобы не взглянуть на Кирилку и Вову, своих бывших товарищей.

Неужели они будут над ним смеяться?

И, хотя на лицах мальчиков застыло удивление и несомненный испуг, Пете показалось, что оба они насмешливо улыбаются.

Этого вынести он не мог. Слезы обиды брызнули у него из глаз, и он кинулся вверх по лестнице на второй этаж.

Хотя теперь-то зачем ему нужен был второй этаж?

Мальчики переглянулись.

— Вот дрянь! — сказал Вовка.

— Дрянь! — хотя и тоненьким голосом, но твердо повторил Кирилка.

— Это вы кого, шпингалетики? — Лева снисходительно посмотрел на мальчиков. — Стыдно ругаться. Нехорошо… Ай-я-яй!

— Это мы про тебя, — сердито сказал Вовка.

— Это ты дрянь! — повторил Кирилка.

— Да, — запальчиво продолжал Вовка, — это ты дрянь… и вор!

— Вор! — Кирилка смело потряс перед Левой своим маленьким веснушчатым кулачком.

Лева ни с того ни с сего глупо ухмыльнулся. Пробормотал:

— Ай да шпингалетики…

Но вдруг глаза у него стали круглыми от бешенства, и, наступая на Вовку, он сразу осипшим голосом крикнул:

— А ну, повтори! Повтори, что… ты… сказал?

Сердце у Вовы сначала сильно забилось, потом провалилось куда-то в пятки. Он невольно попятился, отступил на нижнюю ступеньку. Промелькнуло: может, лучше не связываться, удрать? Отлупит его сейчас Левка. Ведь все-таки из пятого класса. Вон какой большой!

Но нет, Вовка никогда не был трусом. Лишь на мгновение страх овладел его сердцем. Что ж, если этому самому Леве Михайлову хочется, можно и повторить.

И Вова повторяет тихо и отчетливо:

— Ты вор и дрянь! Еще раз хочешь?

Лева растерянно молчит. Он не ослышался, и повторять больше не нужно. Да, это ему в лицо брошено самое постыдное из человеческих слов — вор…

— Вор?..

Он, Лева Михайлов, круглый отличник, ученик пятого класса, вор?

Кто посмел сказать ему такое отвратительное слово? И такое несправедливое! Даже если оно сказано сопляками-первоклашками, все равно он не хочет и не будет терпеть.