— Ну да, — кивнул Афанасий. — Я вообще сам из себя весь такой незаметный…

— Да мы это… Ваша машина пролетела мимо поста, а капитан говорит, мол, на мониторе видно, что за рулем не вы. Ехай, мол, говорит, проверь…

— Ну чо, проверил? — спросил Афанасий.

Сержант сосредоточенно кивнул. Ствол израильского автомата все еще неприятно холодил висок.

— Вот и ладушки, — сказал Афанасий. — И учти, что моему Другу в рыло стволом тыкать — это нехорошо. Теперь это — его тачка. Так и передай своему капитану. И пусть он до всей остальной вашей братии доведет, что почем. Усек?

Сержант кивнул еще раз.

— А теперь, — сказал Афанасий, пряча «Узи» за пояс, — быстренько взял тряпку, протер нам лобовуху — и свободен…

Странно было Витьку наблюдать, как сержант ГАИ протирает у Афанасьевского внедорожника лобовое стекло. Но факты — вещь упрямая. Гаишник протер стекло, получил обратно свой автомат, прыгнул в «шестерку» и ретировался, как сон — сон странный и малоправдоподобный.

— Вот так у нас по городу пацаны ездят, — сказал Афанасий, подходя к машине. — Ну чо, берешь?

Витек молчал, все еще переваривая увиденное.

— Ты еще думаешь? — взревел Афанасий. — А ну-ка, вылазь из-за руля. Я тебе сейчас покажу еще кое-что.

Витек открыл дверь и вывалился наружу.

«Эк меня развезло в тепле! — удивился он, мотая чугунной головой. — И как я еще машину-то вел?»

— Присаживайся, братуха, не тормози, кукушку простудишь.

Афанасий помог Витьку погрузиться на пассажирское место и сам лихо прыгнул в водительское седло.

«Во здоровья у человека, — оформилась в голове Витька вялая мыслишка. — Только что пил как лошадь Пржевальского…»

Афанасий выдавил газ до пола, но…

Впереди по ходу движения была пробка. И, похоже, пробка серьезная. Редкое явление в периферийном городе, но, тем не менее, порой имеющее место быть.

— О! — сказал Афанасий. — Никак один тормоз другого протаранил.

И, решительно вывернув руль машины влево, вдавил в пол педаль газа.

Автомобиль глухо рявкнул двигателем и выскочил на встречную полосу.

— Ну что, лохи? Замерим, у кого кишки толще?!

Внедорожник несся по встречке. Буйно веселился и кричал что-то рядом с Витьком безумный водитель, порой совсем отпуская руль, заражая своего пассажира сумасшедшей удалью. И Витек тоже кричал что-то шарахающимся в сторону встречным машинам, молотя ладонями по торпеде, словно играя с водителем в четыре руки барабанный марш смерти…

Сколько прошло времени? Минута? Десять? Пробка давно осталась позади. Наконец, Афанасий перестал бесноваться и, свернув направо, косо через две полосы пересек шоссе и остановился у обочины.

— Ну как? Берешь точило?

Он улыбался. В надвигающейся темноте ночи его лицо исчезло. От Афанасия остались лишь шумное дыхание, запах перегара и широкий белый оскал зубов на фоне черного овала.

«Своя жизнь…»

Новая жизнь пахла своей кровью, чужим перегаром, духами Насти и смрадным дыханием Ибрагима у лица.

И мечтой. Которая в той, другой, прежней жизни никогда не сбудется.

— Беру, — сказал Витек.

* * *

Он проснулся от того, что кто-то мягко трогал его голую ступню. Витек дернул ногой, разлепил глаза, глянул смурным со сна взглядом и заорал дурным голосом. И заорешь, когда на тебя из темноты лупятся два желтых глаза, горящих на рогатом силуэте. Со сна мозг выдал — то ли домовой погостить приперся, то ли сам сатана в миниатюре. Инстинктивно Витек лягнул пяткой жуткое привидение, и оно, вякнув утробно, соскочило с кровати и ринулось в сторону полуоткрытой двери балкона.

«Ох ты, черт!»

Витек упал на обратно подушку. Сердце молотилось в груди, словно автомат Калашникова.

— Ты чего орешь? Тронулся?

— Кошак соседский в гости приходил. Напугал, зараза, — отдуваясь, ответил Витек.

— A-а. Это да. Страшнее кошки зверя нет, — сонно протянула Настя. И тут же засопела снова.

«И чего сопит как паровоз, — с неприязнью подумал Витек, глядя на спящую рядом девушку. — Может, полипы в носу? Франкенштейна что ль позвать, чтоб операцию сделал? И ей польза, и студенту практика. "Страшнее кошки зверя нет…" Деловая колбаса. Жаль, что он не тебя за пятку почесал. Во бы визгу-то было».

Разжиревшая луна, бугрясь целлюлитными пятнами кратеров, тупо пялилась в окно. Сон не возвращался. Витек закинул руки за голову и уставился на гипотетический осколок древней планеты. В мутной после вчерашнего голове роились мутные мысли. Каждый знает — это бывает порой, если ночью с похмелья не отрываясь долго смотреть на луну.

«Машину купил… В рассрочку. Спьяну. Во идиот! А чем отдавать? Понятно чем. Еще четырех замочил — от Стаса десяточка. Живи — не хочу. Только долго ли?.. А, в общем-то, какая разница? Если Стас не брешет, Ксеркс вон царь был, и то нарвался. В палатке что — жизнь? Мух гонять до старости да упаковки с молоком разгружать? А тут — на тебе. И тачка, и кабак, и телка…»

Он повернул голову.

Без косметики лежащая рядом голова была… попроще, что ли. А еще от угла рта спящей головы вниз протянулась тоненькая прозрачная дорожка, отсвечивающая серебром в навязчивом свете луны. Под щекой девушки уже собралось приличных размеров темное пятно.

«Ага. А еще она во сне пускает слюни. Мило. Самому во сне не прилипнуть бы. Хотя, Шарлиз Терон, судя по "Жене астронавта", без штукатурки на морде тоже мышь белая. Так что, слюни — не сопли, Витя, переживешь как-нибудь…»

Внизу на улице раздался звон, как от разбитой камнем лампочки. Потом что-то взвыло надрывно — и тут же смолкло. Внутри Витька шелохнулось нехорошее предчувствие.

«Машина…»

Он вскочил с постели и, на бегу натягивая трусы, ринулся на балкон.

Так и есть. Под потухшим слепым фонарем вокруг его автомобиля копошились темные фигуры.

— Твою мать!!!

Времени обуваться-одеваться не было. Витек выхватил из-под кровати бейсбольную биту — копию сгоревшей в «Караван-сарае» — распахнул дверь и в одних трусах бросился вниз по лестнице.

Вот и подъездная дверь — обшарпанная, битая и драная многими поколениями своих и пришлых алкашей.

«Спокойно, Витя, спокойно, — осадил Витек свой порыв ринуться наружу сломя голову, с криками, воплями и матюгами. — Такого вот бойкого да голосистого заточкой в бочину ткнут — и поминай как звали…»

Он осторожно приоткрыл дверь и ужом скользнул в темноту.

До машины было метров пятьдесят. Луна как раз скрылась за набежавшей тучкой, и угольная чернота ночи была Витьку на руку.