– Нет! – Что за отвратительная мысль! Снова допустить, чтобы этот человек ее лапал… Нет, ей вот-вот понадобится этот ночной горшок! – Совершенно не интересует!

– Вот и хорошо. – Фелисити ухмыльнулась. – Потому что меня он как раз интересует.

– Понятно. – Надо ли ей предупредить Фелисити о том, что губы Беннингтона очень похожи на слизняков? Какой абсурд! Фелисити вполне способна сама вынести суждение по этому вопросу. – Бери его себе на здоровье.

– Спасибо. Ну что, вернемся в бальный зал?

В бальный зал? И снова оказаться среди любопытствующих, хихикающих, сплетничающих гостей?

– Мне что-то не хочется.

У Мэг снова начался приступ тошноты. Пусть ее не интересует мнение света, но у нее нет никакого желания быть объектом его мерзкого внимания.

– Ну, ты ведь не можешь весь вечер тут прятаться! Или тебя привлекает мебель леди Истхевен, свидетельствующая о ее довольно странном вкусе?

Мэг посмотрела на позолоченных крылатых сфинксов, служивших опорами подлокотников ее кресла, – сфинксов с довольно выпуклыми грудями…

– Нет, конечно же.

– Тогда пойдем. – Леди Фелисити решительно встала. – Прояви отвагу.

Кажется, леди Фелисити дает ей понять, что она трусиха? Мэг поспешно вскочила и тут же вспомнила шепотки, от которых убежала. Возможно, это не трусость, а скорее благоразумие. Если она здесь останется…

Она услышала девичье хихиканье. О нет! Она на секунду закрыла глаза. Пусть те, кто хихикает, пойдут куда-нибудь еще…

Она услышала резкий вдох и посмотрела в сторону двери. Две юные девицы застыли на пороге и с выражением ужаса на лицах переводили взгляд с Мэг на Фелисити и обратно.

– Не беспокойтесь, барышни, – сказала Фелисити, – мы уже уходим. – Она повернулась и протянула руку Мэг. Ее губы изогнулись в легкой улыбке. – Идете, мисс Петерсон?

Мэг колебалась всего мгновение.

– Да, леди Фелисити. Иду.

Она взяла под руку дочь греховодника лорда Нидема, и они проплыли мимо перепуганных девиц.

– Прошу прощения, я вас с кем-то спутал.

Паркc был бы рад уйти без всяких комментариев, но лорд Доусон успел его заметить.

Грейс повернулась в объятиях супруга. Было слишком темно, чтобы проверить, действительно ли щеки у нее сейчас такого же цвета, как волосы, рассыпавшиеся по плечам.

– Да неужели? – ухмыльнулся Доусон, – Интересно, кого это вы искали?

– Никого. – Это была почти правда. – Я вышел немного подышать, в зале очень душно. Когда я увидел, что тут кто-то есть, то решил… – Он не собирался говорить, что именно он решил. – Ну, я уже извинился за то, что помешал. – Проклятие, теперь уже он начал краснеть! Слава Богу, что в саду темно. – Мне следует уйти. Прошу вас, продолжайте делать что делали.

Ох! Неужели он действительно так и сказал? Как бы здесь ни было темно, но если он продолжит в том же духе, щеки у него будут пылать.

У Доусона оказались раздражающе белые и ровные зубы.

– Верно. Я буду счастлив вернуться к своим занятиям. На чем мы остановились, дорогая?

– Ох, прекрати, Дэвид! – Грейс поправила лиф платья и завела прядь волос за ухо. – Твои шутки тебя когда-нибудь погубят. – Она улыбнулась: – Как поживаешь, Джон?

– У меня все хорошо.

А будет еще лучше, если ему удастся в ближайшее время отсюда сбежать. Он в прекрасных отношениях с Грейс и Доусоиом. Он не затаил на них обиды. Но болтать с ними Паркc не имел ни малейшего желания. Особенно если учесть то, чем Они занимались и чем намерены снова заняться, как только он уйдет. Он видел, что Доусону не терпится снова начать ласкать свою жену.

Право, неужели нельзя было подождать, пока они не вернутся домой? Конечно, он сожалеет, что помешал им, но Доусону следовало бы предвидеть такую возможность. На бал съехалось очень много гостей.

– Ты осматривал сад лорда Истхевена, Джон?

Судя по голосу Грейс, ее это забавляло. Она всегда считала странным его увлечение ботаникой. Но это не имело значения. Она была красива и мила, а земли ее отца граничили с его собственными. Они знали друг друга с детства.

– Ну уж нет. У Истхевена совершенно плебейский подбор растений, а его садовника следовало бы выругать за то, что он о них не заботится должным образом. Например, этот тис следовало бы обрезать.

– Ну, не знаю, – возразил Доусон. – А мне его кустистость нравится. Прекрасная ширма. – Он рассмеялся. – Вы не подумали, что Истхевен мог захотеть предоставить своим гостям разнообразные возможности развлекаться среди растительности?

– Дэвид! Я уверена, Джон не понимает, о чем ты говоришь! Он не понимает, о чем идет речь? Неужели Грейс считает его евнухом? Конечно, он никогда не пытался уединиться с нею в саду, но это не означает, что он совершенно не догадывается о тех возможностях, которые предлагают чересчур разросшиеся посадки.

Доусон бросил на него сочувствующий взгляд.

– Если слухи, которые разлетелись по бальному залу, верны, Грейс, то Паркер-Рот прекрасно понимает, о чем я говорю.

Грейс нахмурилась:

– Я как раз хотела спросить тебя об этом, Джон. Кто такая эта мисс Петерсон?

– Она сестра маркизы Найтсдейл. Ее отец – викарий, насколько мне известно. – Что-то застряло у него в горле. Он попытался прокашляться. Во рту у него тоже пересохло. – Вам не следует обращать внимания на слухи, леди Доусон.

– Я – Грейс. Право, Джон, те ведешь себя нелепо. Мы ведь все-таки вместе росли! Если бы не то прискорбное недоразумение…

– Недоразумение! – Он прикусил губу. Он дал себе слово, что не-станет обсуждать с нею этот вопрос. – Да, конечно. Недоразумение.

Грейс положила руку ему на плечо:

– Я пыталась попросить прощения. Ты же знаешь, что пыталась. Я сама во всем виновата. Мне следовало раньше воспротивиться отцу. И я действительно тебя любила…и люблю… Только скорее как сестра, а не как жена.

– Теперь это уже не имеет никакого значения. С тех пор много воды утекло. Не надо больше об этом говорить. Пожалуйста.

– Но я должна все сказать, Джон! – Доусон обнял жену за плечи:

– Грейс, мне кажется, Паркер-Рот предпочел бы, чтобы ты говорила о чем-нибудь другом. – Он рассмеялся. – Или замолчала и позволила ему сбежать обратно на бал.

– Ну а я не могу, Дэвид. – Грейс стиснула Парксу локоть: – Джон, я хочу, чтобы ты был счастлив. Все эти годы мне не давала покоя мысль о том, что я причинила тебе боль.

– Прошу вас, леди Доусон…

– Мне следовало прийти в храм, встать перед твоими родными и друзьями и все объяснить. Мне не следовало оставлять тебя с ними одного. Прости меня.