— Так плохо? Как же так? Все же было хорошо… — растерянно забормотала Ида.

— Было… Дурацкая история!

— Что случилось? — повторила Ида.

— Пропала партия груза, застрахован он не был, убытки колоссальные.

— Почему не был застрахован?

— Страховка стоит денег, я с этой фирмой имею дело уже двенадцать лет, никогда никаких проблем. Пожадничал, сэкономил на страховке. Тем более были траты, сама знаешь. Решил, что проскочим…

— Может, взять кредит?

— Я уже думал, но процент сумасшедший, да и старый кредит висит. Если бы пришел товар, мы бы выплатили в счет товара, а теперь… даже не знаю.

— А что же делать?

— Я думаю… ты только не волнуйся! Я думаю, нам нужно продать дом в Лимассоле.

— Как продать? — с недоумением произнесла Ида. — Что значит — продать?

— Продать — значит продать, чего тут понимать. Иначе потеряем бизнес.

— Я не хочу продавать дом! Это мой дом! Я настояла на его покупке… я не хочу! — Ида заплакала.

— Ты не понимаешь, девочка, у нас нет выхода!

— Это ты не понимаешь! Это у тебя нет выхода! Это из-за тебя!

— Я думал, мы вместе, — устало произнес Анатолий. Он уселся рядом с женой, рванул узел галстука. — Поверь, я всю голову сломал, я пытался выкрутиться…

— Ты не спрашивал меня, когда решил не платить страховку! — закричала Ида. — А теперь, оказывается, у нас нет денег!

— Идочка, я обещаю тебе, как только мы выскочим из петли, мы купим другой дом… там же.

— Я не хочу другой! Я хочу мой дом! Сделай что-нибудь!

— Я делаю! — закричал Анатолий. — Я делаю! Но что я могу?

— Я не верю, что нет денег! Куда они делись?

— Тебе напомнить, во сколько обошлось твое лечение?

— Ты… ты… не смеешь! — Ида разрыдалась. — Ты не смеешь меня попрекать!

— Я не попрекаю, я напоминаю. Твоя болезнь, моя жадность… ну, случилось то, что случилось, и что теперь? Платить все равно надо, а взять негде. Ида, пожалуйста… — Он попытался привлечь жену к себе.

Ида отпрянула и закричала:

— Дом записан на меня! Я не позволю!

— Дом записан на нас, моя дорогая. Если ты не дашь разрешения продать свою половину, я продам свою. Я повторяю еще раз, у нас нет выхода! Ты меня слышишь? Я тебе обещаю, как только погасим кредит, купим другой, там же… честное слово!

— Я тебе не верю!

Анатолий поднялся и молча вышел. Ида вздрогнула от звука захлопнувшейся двери и отчаянно зарыдала в подушку. Ее прекрасный дом на берегу моря, с верандой, где она так любит сидеть… цветущие розовые азалии… чистый песчаный пляжик, неглубокое теплое море… все это готово было растаять в дымке, а она ведь собиралась туда весной! Не верю, сказала она себе. Толя, всегда такой осторожный, вдруг не заплатил страховку? Не верю. Он готовит запасной аэродром, он не хочет делиться, он меня бросает. У него кто-то есть! И Светка их видела, еще летом. Она не сказала прямо, но то, как она осеклась и перескочила на другую тему, открыло Иде многое. Она вдруг совершенно ясно поняла, что это все. Финита. Муж поставил ее перед фактом. Она ожидала, она повторяла себе, что у него есть любовница, она смотрела на это сквозь пальцы. Сквозь пальцы… а что она может сделать? Но все это время она цеплялась за дом, она повторяла себе, что у нее есть дом, даже если они расстанутся, у нее есть приют. Она была уверена, что Анатолий оставит ей дом! Она убедила себя в этом. Бизнес, деньги, даже городскую квартиру… пусть забирает, ей ничего не нужно. Только дом в цветущих азалиях, о котором она все время думает, где она не была уже два года. Только дом! Там она окончательно выздоровеет. Как он этого не понимает! Сейчас, когда под угрозой оказался ее замечательный дом, жизнь ее рушится… Почему он так спешит? Почему именно сейчас нужно продавать дом? Сейчас, когда ей стало лучше? Он продаст дом, в документах укажет меньшую сумму, разницу положит себе в карман, а потом скажет, что им нужно развестись. Именно сейчас, когда ей стало лучше, он хочет продать дом! Ее дом в цветущих азалиях… ее якорь и надежду!

Она перестала плакать, чувствуя себя совершенно разбитой. В комнате был разлит пронзительный запах каких-то отвратительных духов, и она почувствовала, как ее затошнило. Откуда духи? Неужели, Толя… Запах был смутно знаком. Гиацинт! Он расцвел сегодня утром, и она любовалась розовыми восковыми цветками такой совершенной формы, что слезы наворачивались от умиления и радости. Нежный, чуть приторный запах был разлит в гостиной. Сейчас тонкий пряный запах цветка превратился в смрад, который бил по нервам и застревал в горле. Ида с трудом поднялась с дивана и, хватаясь за мебель, поплелась в ванную комнату. Опустилась на пол, уперлась лбом в холодный бок фарфоровой ванны и потеряла сознание…

* * *

…Очнулась она в полумраке незнакомой комнаты, повела взглядом по белым стенам, единственному окну, закрытому белой короткой шторой, белому шкафу-пеналу в углу, столику, на котором стояла низкая ваза с яблоками, умывальнику. С тоскливым испугом и безнадежностью она поняла, что находится в больничной палате…

— Как, по-твоему, Леша, почему появилось ведьмовство? — спросил Монах Лешу Добродеева. Друзья уютно расположились под сенью доброго Митрича в баре «Тутси» для обсуждения текущих событий.

— Для изведения врагов. Сладких пряников на всех не хватает, силы дать врагу по голове тоже недостаточно, вот и придумали всякое вуду. Протыкать иголкой, сжигать символ и развеивать пепел, варить зелья и сводить с ума.

— Не только. Ведьмы умели лечить, ведали. До христианства они процветали, после были побиваемы камнями и сжигаемы. Люди, как правило, неблагодарны. Несчастные ведьмы отвечали за все: за неурожай, подохшую корову, плохую погоду, болячки, сгоревший сарай.

— Ага, как сказала героиня «Семейки Адамсов»: «И тогда они засунули бедную беззащитную ведьму в очаг и сожгли!» Если им было уж так беспросветно, почему они шли в ведьмы?

— А почему соловей поет? А почему ты пишешь? А если бы за твою писанину побивали камнями, ты бросил бы?

Добродеев задумался.

— Наверное, бросил бы. Не знаю.

— А если тебя распирает талант? Зароешь в землю? Или будешь писать тайком, под одеялом, и, трясясь от страха, давать для прочтения самым проверенным? Потому что не может талант без признания.

— У тебя вечно какие-то крайности, Христофорыч. Взять тебя, например. Ты волхв, так? Волхв то же самое что ведьма?

— Ты уже спрашивал. В каком-то смысле… — Монах огладил бороду. — Но существуют разные грани, Леша. Я вижу человека насквозь, а отчего это проистекает, черт его знает! То ли богатый жизненный опыт, то ли многолетнее чтение литературы по психологии, то ли природная наблюдательность… опять черт его знает. Я иногда вижу картинки будущего, а вот что это на самом деле, снова черт его знает. То ли зачатки ясновидения, то ли опять-таки богатое воображение, то ли действие какого-нибудь пойла. Даже хороший коньячок очень способствует полету фантазии. Или ведро кофе. А вот сглазить я, например, не могу. И приворожить не могу. И сделать привязку на бизнес, что бы это ни значило, тоже не могу. И офиса, как у нашей ясновидящей Анастасии, у меня нет, и хрустальный шар мне без надобности, так как я не умею им пользоваться. Уберечь человека… вернее, попытаться уберечь, я могу только советом, но никак не узелком, горящими свечками или ритуалом. И вызвать дождь или вылечить корову тоже не могу. Наверное, я плохой волхв. Хотя… — он задумался. — Корову вылечить могу попробовать. Ну, если она чего-то вредного съела. А вот если сибирская язва, то не смогу. Это относится и к человеку. Если ты, Леша, к примеру, отравился несвежей красной икрой, я тебя вытащу. Дам настойку рвотного корня, и все дела. А если у тебя свиной грипп, то вряд ли.