Ребров промолчал. Обстановка накалялась. Еще немного, подумал он, и Никита не выдержит, терпение его лопнет, и он взорвется.

– Пистолет, кстати говоря, принадлежит Антону Сергеевичу Платонову, бизнесмену, – вдруг совершенно неожиданно и довольно сдержанно, как если бы речь шла о чем-то незначительном, сообщил Дмитриев. – Собственно говоря, это то важное, о чем я и собирался вам сообщить. И я прямо сейчас еду к нему. Побеседовать. Там и отпечатки его.

– Значит, он и убил! – воскликнула обрадованно Женя.

– Да нет, Женечка. – Бронников продолжал мягко теребить пальчики Жени, из-за чего ее уши под краем зеленого берета налились стыдливой пунцовостью. – Когда человек получает разрешение на ношение оружия, то его пальчики автоматически попадают в базу. И тот факт, что на пистолете этого…

– Платонова, – подсказал Никита.

– Вот именно, Платонова! Я хочу сказать, если на пистолете Платонова имеются его пальчики, то это вполне естественно. И уж точно не криминально. Пока… во всяком случае.

– Есть еще кое-что интересное. Татьяна Капустина. Я встретился с ней, поговорил. Это золовка Марии Капустиной, роженицы. Так вот, она приехала в перинатальный центр уже после того, как туда доставили родственницу. Понимаете? То есть…

– То есть она не ехала в машине «Скорой помощи», – закивал Ребров.

– Да, но роженица сказала, что вместе с ней в машине кто-то ехал. Какая-то женщина. Не факт, что Суркова. Возможно, кто-то еще. Это могла быть другая соседка… Встретиться с фельдшерами и санитаром, которые могли бы рассказать, кто именно сопровождал Капустину, у меня пока не получилось, они постоянно на выездах. Их невозможно поймать. Остается еще раз пересмотреть видео с камеры, расположенной над входом в подъезд дома. И я пересматривал несколько раз. Знаете, такое впечатление, будто бы кто-то, прячась за санитара, проскочил из подъезда прямо в машину. Трудно разглядеть. Вроде кто-то в коричневой дубленке. Но мы продолжаем искать этих фельдшеров. Я даже узнал их фамилии и адреса. Надеюсь, уже вечером я сам лично их допрошу.

– Если хочешь, этим вопросом займусь я, – предложил Ребров.

– Валяй. Да, и вот еще что: я просмотрел внимательнейшим образом видео прямо с самого вечера четырнадцатого декабря и убедился в том, что Алла Каляпина, та, которую мы поначалу подозревали из-за того, что у нее есть белая шуба и черный берет, на самом деле возвратилась домой под утро, около пяти утра, и на ней была чернобурка. И никакого берета… Я к тому, что про нее теперь вообще можно забыть.

– А что по отпечаткам в квартире? Кому они принадлежат? Уже известно?

– На стакане из мусорного ведра отпечатки, судя по всему, Сурковой. Мы забрали чашку из ее квартиры, мать сказала, что Стася каждый вечер ставит в изголовье постели именно эту чашку с водой, пьет на ночь капсулы с омегой, ну, рыбьим жиром. Короче, сравним отпечатки. Хотя и без того же понятно, что она была в той квартире. Стоит только взять этот конверт в руки, чтобы снять с него отпечатки и сравнить с теми, что были на стакане, и снова все подтвердится. Но она, как мы видим, уже и не отрицает, что встречалась с Врадием в квартире Корнетовой. И если поверить ей, то она и впрямь оказалась случайной свидетельницей убийства и теперь напугана смертельно, будет скрываться…

– Получается, что это я во всем виновата, – сказала Женя. – Мне надо было остаться с ней, и утром, вполне вероятно, она сама бы мне на трезвую голову рассказала, что с ней случилось.

– А вот лично я ей не доверяю, – сказал Борис Бронников. – Я так и не понял, зачем она приходила к Оле. Они никогда не были подругами. Ничего общего… кроме швабры, грубо говоря, и не было. Хотя… Что это я? Конечно, я не верю, что она причастна к убийству. Нет. Но она может что-то знать. Возможно, что-то видела.

Обсудив план дальнейших совместных действий, Никита вышел из машины Бронникова и быстрым шагом направился к своей. Его примеру последовал и Ребров. Ежась от холодного ветра со снегом, он побежал к автомобилю. И только Борис Бронников продолжал невозмутимо сидеть в шикарном «Мерседесе», уверенный в том, что все задуманное им идет по плану.

Что же касается Никиты, то здесь все было куда сложнее. Быть может, эта встреча произошла бы иначе, и все трое расстались бы если не врагами, то уж точно не друзьями, поскольку всю работу за всех выполнял Никита, к тому же и план по внедрению в следственный процесс Жени был провален, если бы не одно обстоятельство. Вернее, если бы не серые глаза одной очень милой девушки, называющей себя физиком-ядерщиком.

Никита и сам не ожидал от себя такой уверенности и проворности, с которыми он в день знакомства с Людмилой Караваевой вернулся в дом, где было совершенно убийство Врадия, и поднялся на этаж выше в надежде застать ее там. И как же он был удивлен, когда, открыв ему дверь, она улыбнулась. Не встревожилась, нет, а именно улыбнулась. Да так хорошо, что у Никиты внутри потеплело, и все вокруг показалось ему не таким уж и серым и жестоким, как было до этой встречи.

– А ведь я только что хотела вам звонить, – она просто сияла.

– Да? Надеюсь, ничего не случилось?

– Случилось! Я нашла пистолет, представляете?! Но руками не трогала, нет-нет! Я надела перчатки, взяла его и принесла сюда. Не могу сказать, что я не испугалась. Все-таки пистолет. Оружие. Возможно, оно еще заряжено, я в этом не понимаю… Вы уж разрядите его…

Она говорила еще что-то, а Никита смотрел на нее и никак не мог понять, что же изменилось в ее облике? Что не так? Вроде та же самая домашняя незатейливая одежда, волосы уложены просто, каштановые пряди заправлены за уши, лоб открытый. Быть может, что-то с глазами? Ах да, точно! Слегка подкрашены. И губы тронуты розовой губной помадой. И откуда вдруг это чувство, что он давно уже знает эту девушку? Именно девушку, хотя еще недавно он воспринимал ее как просто соседку, женщину неопределенного возраста с незапоминающимися чертами лица. Никакую. Когда произошло это ее преображение в его глазах? Неужели тогда, когда она сообщила о себе, что стажировалась в Мюнхене, в институте физики плазмы Макса Планка? Неужели вот так примитивно все сработало? И как же стыдно! А если бы она сказала, что она какая-нибудь бухгалтерша или вообще уборщица, гардеробщица в поликлинике? Сумел бы он разглядеть в ней женщину? Назвал бы ее про себя девушкой? Увидел бы в ней молодую и