— Кофе будешь? — спросил Меркулов.

— Да, не отказался бы.

Меркулов распорядился.

— Значит, говоришь, ни одной зацепки? — задумчиво проговорил он.

— Пока ни одной, Костя.

— Полагаю, что это работали «банковские», — задумчиво произнес он. — И нам их надо вычислить в самое ближайшее время. Не исключено, что этот Коротышка, или Крепыш, вовсе не москвич. А, скажем, рязанский. Или туляк. Или бывший беспризорник, выросший вдали от дома. Так что никто из домашних или даже органы на местах его физиономию не помнят или не видели. Поэтому нету данных на него.

— Я попросил разослать фоторобот в соседние области, — сказал Турецкий.

— Вот это правильно!

Затрезвонил мобильник.

— Да. Турецкий, — произнес обычные слова Александр Борисович.

Послышался далекий голос Нины:

— Ты сегодня приедешь?

— Да. Во сколько?

— Между прочим, уже восьмой час.

— Где ты? Дома?

— Возле твоей прокуратуры.

Турецкий взглянул на часы:

— Минут через пятнадцать я спускаюсь. Можешь подождать?

— Конечно, — послышался вновь голос, который за несколько дней стал близким и любимым. — Вечер чудесный… Вместе поедем.

— Хорошо.

Мобильник отключился.

Меркулов изучающе посмотрел на приятеля.

— Жена-то скоро приезжает?

— Послезавтра, — отрывисто бросил Турецкий.

— Хорошо отдохнула?

— Пишет, что много дождей.

— Одному-то тяжело? — не без иронии произнес Меркулов.

— Знаешь, Костя, очень! — в тон ему ответил Турецкий. — У меня какое-то предчувствие, что дня через два поступит какой-нибудь сигнал, и мы возьмем Крепыша. Не может быть, чтобы такая удача с фотороботом не сработала в конце концов.

— Да… пора бы, — сказал Меркулов, и непонятно было, кого он корит: себя или Турецкого?

Вскоре Александр Борисович покинул прокуратуру. Подойдя к своему «жигуленку», оглянулся и в первый момент не увидел Нину. Вечерняя нарядная толпа текла по обе стороны улицы. Возле перекрестка он различил ладненькую девичью фигурку в белом платье и, успев мимолетно восхититься, узнал Нину. Но теперь это восхищение почему-то перемешалось с тревогой: слишком уж большую часть души забрала в короткий срок эта молодая женщина. А всего неделю назад он и не подозревал о ее существовании.

— Хочешь повести машину? — спросил он.

Желание и растерянность отразились на ее лице.

— Да… — произнесла она с запинкой. — Но я забыла права.

— Тогда опыт отменяется.

— Лучше скажи: переносится на следующий раз.

Турецкий кивнул.

— Мой бывший родственник, — сказала она, — квартиру оставил, но машину забрал. Все по справедливости. Хотя у него уже три машины.

— И по-прежнему ревнует тебя? — спросил, повернувшись, Турецкий.

Нина махнула ладошкой:

— Сейчас ему не до этого. Банк переживает трудности.

— Кстати, я давно хотел спросить: почему ты не поменяешь место работы?

— Не так-то это легко. С такой зарплатой места не найдешь по объявлению.

Вырулив на Кутузовский проспект, Александр Борисович помчался на предельной скорости. На сигнал гаишника остановился, вышел из машины. Нина увидела, как постовой дважды козырнул. Турецкий вернулся немного раздосадованный, но сдержанный.

— Все в порядке? — спросила Нина.

Турецкий кивнул.

Дальше домчались без остановки. Вечер получился лиричный, ласковый. Были и любовь и праздник. И снова возник разговор о банке.

— Что ты говорила про «Эрмитаж»? Какие трудности?

Нина улыбнулась:

— Ты не можешь не работать даже сейчас? Мы потеряли на офшорных операциях большие деньги. И теперь не можем вернуть огромный кредит одной банковской ассоциации.

— Насколько это серьезно?

— Я же не вхожу в правление. Но мне кажется, что Виткевичу поставили очень жесткие условия.

— А как велик кредит? Знаешь?

— Что-то около двадцати миллионов.

— Долларов?

— Ну, не рублей же.

— Я думаю, что жизнь твоего бывшего родственника под угрозой.

— Лет пять назад была такая же ситуация, и он вывернулся с легкостью циркового жонглера.

Зазвонил мобильник. Александр Борисович вынул из кармана плоскую коробочку:

— Да, Турецкий.

— Ты что, отключался? — загудел голос Грязнова.

— На два часа.

— Это стоило нам больших нервов.

— Что-нибудь случилось?

— Можешь себя поздравить. А заодно и меня. Фоторобот сработал. В Ступинском районе старенький, но мудрый опер обнаружил в одном парне некоторое сходство с фотороботом. Но уверенности пока нет.

— Через полчаса буду. Ты на работе?

— А где же еще. Мы здесь уже целый час стоим на ушах.

— Его надо брать живым. По-умному, — сказал Турецкий. — Трупы нам не нужны.

— В том-то и дело, — прогудел Грязнов. — Приезжай.

Нина с потерянным видом стояла в прихожей.

— А я думала, ты хоть сегодня останешься. А послезавтра… — Взгляд ее горестно погас.

— Послезавтра жизнь не кончается, малышка! — Турецкий умел исчезать мгновенно, когда требовалось. И она это поняла.

— Как же ты сядешь за руль?

— От ста граммов коньяка ничего не будет. Я тебе позвоню.

По установившейся традиции она не вышла его провожать и грустно стояла у окна.

В кабинете Грязнова сидел его заместитель Гончар Андрей Алексеевич, которого Турецкий недолюбливал. По всей видимости, это чувство было взаимным. Но приходилось терпеть. Невысокий, с брюшком и круглой, как у кота, головой, только лысой, он всегда глядел напряженным взглядом, точно хотел успеть опередить всех. И только нерасторопность начальства мешала ему переловить всех бандитов в Москве.

Но сейчас и он показался Турецкому немного расслабленным и довольным.

— Сработало! Сработало! — радостно повторял Грязнов. — Конечно, такая удача, что нашлась свидетельница, не могла не сработать. А этого оперативника я представлю к медали.

— Это хорошо! — произнес жестко Турецкий. — Только бы не посмертно. И свидетельницу надо сохранить.

Грязнов враз остыл.

— О свидетельнице знаем только мы, — сухо сказал он. — А оперу я наказал беречься и не встревать. Только следить, да так, чтобы никто не заметил.