Хуже всех пришлось командиру экипажа Виктору Гоциридзе. Луч прошёл через его туловище от правого плеча к левому бедру. Возможно, сказалось и то, что он уже в солидном возрасте, всего год до полной выслуги остался. Два десятка лет в небе для организма даром не проходят. Наверное, поэтому голова у него болела так сильно, что сразу по сдаче рейса, Гоциридзе отправился к айболитам. Откуда его на скорой отвезли в госпиталь УГА[61] с мигалкой и сиреной.

Увидев такое развитие событий, Юра Кабачников решил, что чувствует себя не настолько плохо, чтобы так подставляться. Отстранение от полётов с последующим увольнением по здоровью ему совсем не нравилось. Он решил, что ещё достаточно крепок, и что лучше отлежаться положенные послеполётные сутки. Тем более что по графику полагался двухсуточный перерыв в полётах.

И в самом деле, за два дня покоя ему полегчало, и Юрий уже подумал, что зря волновался. После госпитализации Гоциридзе, он становился КВСом. А это и зарплата выше, и вообще, переход на ступень выше в карьере.

Внезапно в памяти всплыл старый случай, что чуть не поставил на ней жирный крест. Тогда летал он на Ан-2 и, в его «Аннушку» врезался огромный орел, разбив остекление кабины, стеклами сильно поранило лицо Юрию. Кровь залила всю кабину, в том числе и приборная доска, но все-таки ему удалось посадить машину. Тогда он хоть и пережил мощнейший стресс, но всё-таки остался в авиации.

Прибыв на АДП, Кабачников сразу получил от начлёта указание отправляться на обследование в тот же госпиталь, куда отвезли его командира.

– Тебе жизни пассажиров доверены! – сказал сердито Георгий Кавтарадзе, отвергнув уверения Юрия, что он абсолютно здоров. – Здоров, здоров... Бортмех ваш тоже говорил, что здоров, а сегодня его оп-па и госпитализировали. Орлова тоже звонила, говорит, в больничку надо ей, что-то там по женской части. Только ты и Мурман остались. Мне проще весь экипаж заменить, чем вас куда-то всовывать. Так что отставить разговоры! Хватай Гвенетадзе и марш в госпиталь. Без справки о полном обследовании я тебя к полётам не допущу.

Юрий недовольно дёрнул плечом и двинулся на поиски штурмана.

– Да, чуть не забыл, – крикнул ему в след начальник. – Как с врачами закончите, мухой к Петрову, рапорта писать. Всё равно этот кадр из первого отдела с тебя не слезет.

В госпитале всё шло своим чередом, пульс, температура, давление, кардиограмма, энцефалограмма и прочее по списку. Когда из ЭКГ, чуть запинаясь, выползла бумажная лента с синими и красными линиями работы сердца, вся кардиология сбежалась посмотреть уникальный рисунок. Ещё бы! Ведь вместо обычного зубчатой пилообразной картинки самописец аппарата выдал синусоиду. Такого в госпитале никто не видел.

Ещё интереснее стало, когда такую же картину получили и Гвенетадзе. Тоже синусоида!

– Дорогой вы мой Юрий Исаакович, – с сожалением в голосе сказал главврач госпиталя УГА ГССР. – С такими показателями вас к лётной работе допускать никак нельзя.

– А что со мной? – спросил Кабачников.

– Вот это нам и предстоит узнать. Положим вас сейчас на обследование в стационар. Сдадите все анализы, мы их изучим, проанализируем, составим план лечмероприятий. Всё как обычно, – Главврач сочувственно похлопал по плечу расстроенного лётчика. – Не надо расстраиваться. Может быть, всё не так уж и плохо, мы же пока не знаем.

Он ободряюще похлопал по плечу расстроенного пилота.

***

К сожалению, доктор ошибся. У экипажа дела обстояли далеко не лучшим образом. Кабачников обследовали сначала в Тбилиси, потом в Киеве. Затем Центральная врачебно-летная экспертная комиссия МГА пыталась разобраться со странными показателями. Потом снова в Тбилиси, но уже в радиоиммунологическом центре и в Институте кардиологии. Наконец, ВЛЭК выдала диагноз миокардиодистрофии и признала Ю. И. Кабачникова к летной работе негодным.

Плохо ещё и то, что медкомиссия не посчитала, что заболевание развилось под влиянием особенностей свойственных данной профессии, или условий труда, специфичных для данного вида трудовой деятельности. В списке профессиональных заболеваний такого заболевания просто не оказалось, а это означало, что пенсия по инвалидности ему не положена.

Света Орлова тоже получила проблемы, но с кожей. Её начали преследовать странные дерматиты, что тоже обеспечило ей отстранение от работы.

Но хуже всех дела обстояли у командира экипажа Виктора Гоциридзе. У него диагностировали миеломную болезнь, поразившую костный мозг. Причиной посчитали ионизирующее облучение от невыявленного источника.

Зато бортмех оказался абсолютно здоров. Когда Кабачников узнал об этом, он вспомнил о таинственном луче, что проник к ним в кабину. Вспомнил встречу с таинственным пришельцем из иных миров. Вспомнил, что Томашвили в этот момент из кабины выходил, и его луч не задел.

Все эти медицинские треволнения длились до самого Нового 1985 года. И в ночь под Новый год Юру осенило. Надо действовать через газету! Лучше через такую, у которой самый большой тираж и, следовательно, самая большая читательская аудитория. Тем более, у него в запасе такая сенсационная история. Неопознанный летающий объект! Да такой, что видели его как минимум команды и пассажиры двух самолётов.

«Да, я давал подписку о неразглашении, – подумал он. – Надо будет с журналистами посоветоваться, как сделать так, чтобы и вашим и нашим. Я не буду рассказывать всю правду. Расскажу только то, что подпиской не предусмотрено, как неподлежащее разглашению». Начну вообще с проблемы инвалидности.

***

Молодой подающий надежды журналист, служащий вот уже полгода в газете «Труд» стоял навытяжку перед редактором отдела науки. В модном джинсовом костюме фирмы «Wrangler» он в такой стойке смотрелся очень забавно. В предвкушении будущей славы, молодой человек, казалось, старался не дышать, дабы не спугнуть удачу, наконец-то осенившую его голубым крылом. Наконец-то самостоятельная творческая командировка! И не просто для репортажа о надоях и покосах, а по проблемному письму от списанного лётчика. Там мог получиться очень острый материал.

– Володя, ты бы расслабился, – усмехнулся редактор научного отдела Виктор Ильич Белицкий. – Я понимаю, тебе предстоит трудная, но интересная работа. Но у нас, слава богу, не отдел политики, или культуры, прости господи. Ты уже ознакомился с письмом?

– Так точно, – выпалил Вострухин. – С письмом товарища Кабачникова ознакомился. К творческой командировке готов!

Белицкий поморщился. Его как всякого творческого человека, коробило любое проявление солдафонщины. – Ты, милый Вова, эти армейские замашки брось. Я понимаю, практика в «Красной Звезде» – имеет свои особенности, но... Это не повод