Я тогда безумно завидовала Клер, прежде всего потому, что в ее жизни очевидный порядок уживался с чувствами. Она устроилась, как хотела. И ко всему прочему у нее был Филипп, с которым она счастливо жила вот уже два года. Так я думала.

После вечеринки мы с ней толком и не поговорили, так, присели на минутку, и она показала мне свои свадебные фотографии, хранившиеся в альбоме с кожаным переплетом, так сказать, память на века, чтобы внуки потом не думали, что бабушка праздновала свадьбу в свинарнике. Мда, как говорит Нора. Вот тебе и внуки…

Она тогда и в самом деле была страшно busy,[20]готовила вместе с Давидом какую-то выставку и торчала на работе до поздней ночи. Но Филипп по вечерам сидел дома. Сначала он держался со мной несколько натянуто, считал себя обязанным ухаживать за мной, хотя я вовсе не чувствовала себя одинокой, у меня имелись в Мюнхене пара-тройка знакомых, еще с поступления, да и вообще мне у них нравилось — шикарная квартира, комфорт и уют. Я нашла у Клер кассету — классика, конечно, — Скарлатти. И хотя до тех пор я терпеть не могла классику, вероятно, из-за ненависти к папаше-органисту, эту кассету я гоняла в хвост и в гриву. Часами слушала ее на полной громкости, только ее, и ничего другого. Может, мне казалось, что эта музыка меня в некотором роде возвышает, и потом, эта ее холодноватая отстраненность пришлась мне тогда как нельзя более кстати. Но благовоспитанный Филипп каждый вечер приглашал меня то на ужин, то в камерный театр, то в какой-нибудь бар. Все это время мы как будто принюхивались друг к другу, стараясь друг друга понять. Мне было с ним легко — его саркастические шутки напоминали мне моего брата Хартмута. Ведь и Хартмут мог быть таким же симпатичным. То, во что он сегодня превратился, не значит, что он и на самом деле такой.

Постепенно у нас с Филиппом сложились теплые товарищеские отношения. Как мужчина он мне нравился, но он был женат на моей лучшей подруге, и сама мысль об этом была для меня табу. Не в пример некоторым я понимала, что можно, а чего нельзя.

В последний вечер мы остались дома. Сидели при свечах на их шикарной террасе на крыше, было довольно душно, он приготовил спагетти, мы пили вино, которое он привез из Тосканы, куда недавно они ездили с Клер. После третьей бутылки он заговорил о ней, сначала намеками, но потом разошелся и уже не мог остановиться. Я, конечно, пыталась его притормозить и довольно откровенно намекала, что их с Клер личная жизнь меня не интересует, но что я могла поделать. Я и сама, к слову сказать, прилично набралась. Так что я его выслушала и, не стану врать, испытала триумф. Потому что за прекрасным респектабельным фасадом бушевал полный хаос.

Хотя в чем, собственно, заключалась проблема, я так и не врубилась. Может быть, между ними что-то и произошло, но Филипп не вдавался в детали, в общем-то, он говорил скорее сдержанно. Но никаких сомнений не оставалось: в постели у них уже давно ничего не было, ничегошеньки. И он уже целых два года не знал, как ему быть. В сущности, он совершенно не знает Клер, говорил он, а с ее стороны чувствует только равнодушие и холод.

Я призналась ему, что называю ее Ледяной принцессой, в душе раскаиваясь, что предаю ее. Мне следовало бы защищать ее, а его призвать к терпению и пониманию, здесь я перед ней виновата, это верно. Или, может, надо было просто поговорить с ней, расспросить, что ее мучает, глядишь, я и сумела бы ей помочь, как она помогла мне когда-то после истории с Ахимом.

Но ничего я этого не сделала. На следующий же день я трусливо слиняла, решив, что сами разберутся, каждый сам за себя. Ту кассету я у нее стащила, но не думаю, что Клер заметила пропажу, во всяком случае ни раз — она осталась в берлинском поезде.

И года не прошло, как Филипп подал на развод и съехал с квартиры. Я в такой ситуации первым делом позвонила бы подруге и облегчила душу, причитая по телефону, но Клер у нас не такая. Только через несколько месяцев она соизволила проронить: «Филипп здесь больше не живет». Я, конечно, пыталась разузнать, что же у них произошло, но она, как всегда, меня обломала: «Мы разъехались, вот и все. А как у тебя с работой?»

В предыдущую нашу поездку Нора тоже все рвалась расспросить ее о разводе, готовая взять на себя роль жилетки, но в ответ получила только вежливую холодность. Ни слез, ни трогательных воспоминаний — ничего.

Да, теперь, как разведенной женщине, ей приходится платить больше налогов, это она отметила. Одним словом, Ледяная принцесса.

Нора

Додо поначалу и слышать не желала ни о каких лошадях, но потихоньку вошла во вкус, почувствовав себя заядлой туристкой.

После прогулки вокруг озера ей загорелось прокатиться в катере по каналу. Хорошо, согласилась я, хотя с куда большим удовольствием пошла бы в музей. Лучше так, чем терпеть упреки в том, что я все всегда решаю одна.

Кроме нас и еще пяти или шести туристов в катер сели несколько монахинь. Мы поздоровались с ними как со старыми знакомыми.

Нам выдали маленькие надувные подушки, и началась экскурсия — слава богу, без микрофона. Это просто ужас, сколько в наши дни всевозможных навязчивых звуков, они окружают нас повсюду — в магазине, на вокзале, в кафе, — и никуда от них не спрячешься.

Раньше жизнь была тише и спокойнее. Каждому занятию находилось свое время — время работать и время слушать музыку. Хотя Додо, например, всегда включала радио, даже когда делала уроки. У нее одной из первых появился плеер с наушниками — не выношу эти затычки в ушах. Или взять Даниеля — он даже спать ложится с этой штуковиной. Иногда мой собственный сын кажется мне зомби, как будто им управляет некая посторонняя сила, а не собственная воля. Даже в центре Пиннеберга стало полным-полно увеселительных заведений — закусочных, игровых залов, кабачков, супермаркетов, фитнес-центров. Школьники болтаются там наравне со взрослыми. И повсюду — музыка. Как будто люди панически боятся тишины. Той, которой в конце концов все равно не избежать.

Но что я об этом знаю? Может, там будет вовсе не тишина, действительно что-то вроде музыки сфер — бесконечно прекрасные звуки, по сравнению с которыми даже квартеты Малера — жалкая халтура. И может быть, где-нибудь там мы соединимся с теми, кого любим…

Наш катер скользил по серой воде подобно ладье Харона, мимо заколдованных садов и старинных домов с высокими фронтонами. Над нами кружили чайки, полуденное солнце согревало лица. Какая отрада видеть все это! Но глаза у меня начали слипаться, и на меня вдруг накатила смертельная усталость. Вот бы сейчас уснуть… В последнее время я все чаще чувствую изнеможение, полный упадок всех сил. Может, это один из симптомов?

Не помню, как долго я просидела в полузабытьи. Меня заставил очнуться резкий звук корабельной сирены. Мы как раз проплывали под мостом, когда мой взгляд упал на Клер, и я увидела, что она побледнела мертвенной бледностью. Что с тобой, Клер? Тебе нехорошо?

Она вскочила, спотыкаясь пошла по палубе, встала рядом с Додо у перил, наклонилась, и ее вырвало прямо за борт. Как же это, она же ничего не съела за завтраком, только кофе выпила… Может, как раз из-за голода?..