изменения в состоянии отца. Сложно было сказать, что растет внутри него. Но сам он будто увядал. И чем хуже становилось отцу, тем внимательнее становился Сио: он должен был увидеть, чем все закончится. Сын не упускал отца из виду ни на минуту, хотел быть рядом, когда это случится.

Каждую ночь, с вечера до самого утра, отца била лихорадка, температура то поднималась, то опускалась. Вызвать врача никто не решался. Отец просил: если даже будет орать, ничего не делать, просто оставить его в покое. Сио тоже считал, что надо просто дождаться, какой приговор вынесет жизнь.

Отец пролежал в бреду неделю, всех, кто был с ним рядом, больше всего поражало, как этот мужчина, поседевший и обрюзгший после катастрофы, мог издавать такой кристальной чистоты звуки: его голос будто заговаривал море, призывал волны.

Днем он видел в оконных занавесках паруса, в комнатных перегородках фусума – стены ходовой рубки своей старой лодки. Тетки заходили в его полутемную комнату, приносили на подносе скромную еду, но он не ел. Если раньше он дни напролет сидел, вглядываясь в тарелку, и жевал понемногу, то теперь таял прямо на глазах. «Он себя убивает: если не начнет есть, умрет с голоду», – перешептывались с тревогой женщины вечером, когда в очередной раз забирали поднос с нетронутой, заветрившейся за день едой.

А потом пришел тайфун, поднялся ураган и с адским грохотом выбил вазой окно в ванной, переполошив весь дом.

– Мертвые возвращаются! – вопил мужчина так, что все затыкали уши: слушать его в такой момент было страшно.

На улице все скрипело и завывало, словно откуда-то доносилось неумелое пение бродячих музыкантов: чем дальше они уходили, тем сильнее искажалась мелодия.

Когда стекло входной двери тоже вылетело и все засуетились, пытаясь защитить дом от этого проклятого ветра, не дать забросать его ветками и залить грязью, отец Сио вышел из комнаты посмотреть, что там творится. Все настолько привыкли игнорировать его, что никто и не заметил, что он снова видит – по-настоящему видит все, что происходит вокруг. Вселенский потоп из «Бытия» сломал его, а этот новый, новозаветный потоп стал для него крещением – вместо того чтобы убить, он пробудил его.

Отец Сио разрыдался, свернулся калачиком на кровати, как кот, – и то и дело вздрагивал. Он плакал всем телом: глазами, спиной, горлом, Сио не видел его таким с детства, с тех пор как умерла его мать, – для отца она была все равно что грот-мачта, и она рухнула. «Он так и плачет до сих пор, – сказал Сио Такэси и Юи. – Никто не может его унять. И постоянно просит прощения, но в целом ему, конечно, намного лучше».

Юи лежала в кровати с широкой повязкой на голове, руки поверх простыни – все в пластырях. Но она была такая спокойная, такая радостная, что казалось, она у себя дома, а не в больнице, а Такэси, стоявший возле ее постели, – просто заглянул к ней в гости на чай.

– Главврач говорит, что по части неврологии делать выводы пока рано, но мне показалось, он оптимистично настроен, – продолжал Сио, глядя на старых друзей.

Он пребывал в эйфории уже несколько часов, с тех пор как присел на кровать отца и склонился над ним, чтобы послушать дыхание. Мужчина старался лежать не двигаясь, тихо, но в какой-то момент не удержался и потянулся обеими ладонями к щекам сына. Он посмотрел на него, словно они не виделись долгие годы, и прошептал: «Какой ты у меня молодец!» Сио бросился застегивать ему рубашку, чтобы не выдать своих чувств, но на глаза навернулись слезы: приходилось быстро-быстро моргать, сдерживая их.

– Как здорово, Сио! Прекрасная новость! – воскликнул Такэси с участием.

Из-за тайфуна ему потребовался целый день, чтобы добраться сюда. Очнувшись, Юи назвала свою дату рождения и тут же продиктовала наизусть номер телефона Такэси. Потом она спросила Кэйту, что стало с «Белл-Гардиа», и он заверил, что через пару дней все вернется на свои места.

Такэси чуть не умер от страха, когда позвонил Кэйта. Он до сих пор не мог поверить, что она так легко отделалась. «Наверное, всю свою удачу истратила разом», – думал он про себя.

Незадолго до того, как машина Кэйты с его отцом и Юи на борту припарковалась на стоянке возле станции скорой помощи, тайфун скрылся в океане. Густой покров туч дал трещину, и в просвете мелькнуло скрытое за ним бескрайнее голубое небо. Свет хлынул сквозь образовавшуюся пробоину, с каждой минутой расширяя ее. Наконец наступил день.

Дети, уставшие столько часов кряду сидеть дома, выглядывали из окон, смотрели, как бегут высоко в небе облака в сторону востока. Они отступали несколько часов, а потом температура резко поднялась, воздух стал влажный.

Вернувшись из школы, Хана, ничего не знавшая о том, какой опасности подвергла себя Юи, написала отцу, что к ним как будто лето вернулось и солнце светит, как фонари на О-бон.

Такэси ответил, что у них так же, за окном, в больничном саду, пронзительно пели последние цикады.

На следующий день, перед тем как Юи выписали и они отправились домой, ее пришли навестить Кэйта с отцом. Они заботливо и подробно расспросили ее о самочувствии. Видно было, что главные ее спасатели считают своим долгом и своим правом знать больше других.

С ними была Наоко, сестра Кэйты, молодая девушка со своенравным выражением лица и напряженными губами, с которых не слетело ни слова. Отец предусмотрительно не стал ни извиняться за нее, ни заставлять ее говорить – так было лучше для всех.

Вскоре к ним присоединился Сио, полы его белого халата развевались по бокам, как крылья.

– Смотрите, к вам еще гости! – объявил он, и, несмотря на множественное число, за его спиной показался один Судзуки-сан. Его жена появилась позднее, она в задумчивости шла следом.

– Судзуки-сан! – с удивлением и некоторым опасением воскликнули все хором. – Как вы себя чувствуете? Вам разве не нужно отдыхать?

Он чувствовал себя хорошо, даже отлично, болезнь отступила, оказалось, ничего серьезного. Они боялись, что дело плохо, но результаты анализов развеяли все опасения. «Отделался испугом», – заверил Судзуки-сан.

Его жена долго извинялась перед Юи и остальными, что так переполошила их своим написанным в спешке, кратким и тревожным объявлением на сайте, надо было посидеть над ним подольше, продумать текст. Но она раньше ничего такого не писала и, очевидно, допустила ошибку.

Она никак не могла успокоиться. Муж крепко обнял ее за плечи, но она продолжала кланяться и твердить Gomennasai[16] и Mōshiwakearimasendeshita[17] – «Простите!», «Простите меня, пожалуйста».

– Вам не за что просить прощения, – перебил ее Такэси, – Юи так любит это место, что все равно бы приехала.

– Вот именно, меня было