«Только бы успеть». Именно эта мысль не дает покоя каждому спасателю, который едет на выезд. В этот двор наша машина МЧС въезжает с выключенной сиреной — это обязательная мера. На каждый случай у меня и ребят есть отработанная схема. И самое главное — обезопасить жизнь человека, которому угрожает опасность. Когда поступает вызов о попытке суицида, мы стараемся как можно меньше разговаривать и шуметь, и по приезду в первую очередь готовим «Куб жизни». Это такое прыжковое устройство с электровентилятором, обеспечивающим автономную работу для эвакуации людей из высотных зданий. Сложно представить, что прыжок с двадцатиметровой высоты может быть безопасным. Сегодня нам помогает альпинистская группа, которая поднимается на вышележащие этажи и сразу же готовится к спуску, для того, чтобы либо удержать пострадавшего, либо оттолкнуть внутрь здания. «Куб жизни» стараемся надувать незаметно, слышно только шорох брезента, потому что реакция человека, который решил наложить на себя руки — непредсказуема. Такие люди зачастую ведут себя неадекватно.

Достаю рацию.

— Волга 15, прием.

— Волга 15 на связи!

— Отряд 1284. Задача: не довести дело до прыжка! Слышите меня, не довести дело до прыжка, — смотрю наверх, — пацан совсем молодой. Гарантии не даю, высоко слишком, можем не поймать.

— Понял, Борисович! Выталкивай его в балконные двери.

Эту часть работы я не люблю. Потому что понять мне таких людей очень сложно. Но я начальник отряда МЧС, значит, примирять на себя роль психолога приходится именно мне. Поднимаюсь по ступеням, оборудование, байевку, рацию и каску оставляю в подъезде, чем меньше на мне всего навешано, тем больше я смахиваю на его друга.

— Привет, как тебя зовут?

Медленно разуваюсь и сажусь на пол балкона.

Пацан начинает орать, закидывать ногу на перила.

— Егор меня зовут! Только вам насрать на меня, — дергается, — всем насрать! И отчиму, и мамке.

Я никак не реагирую, сижу, подперев щеки руками. А он на меня смотрит и бьется в истерике. Вроде не пьяный — это уже хорошо.

— Разулись-то зачем? Я сейчас спрыгну, а вы разулись! — визжит мальчишка.

— Да ноги устают за день в этих ботинках. На пожаре-то не разуешься, а тут хорошо.

Разминаю ступни.

— Странный Вы какой-то. Разве, дяденька, вы не должны меня уговаривать не прыгать?!

— Должен, но мне лень, — улыбаюсь. — Прыгнешь ты или не прыгнешь, зарплату мне дадут в любом случае.

— Не правда! Вас премии лишат, это ж в интернете будет.

— Да нет, напишут просто, что не смогли спасти четырнадцатилетнего, поговорят день, поохают, да и забудут. Дворнику хуже, мозги твои с асфальта собирать.

— Потому что вам насрать на меня!!! — верещит.

— Нет, ты мне нравишься. Смелый какой, — встаю, заглядывая вниз, парень приподымается на перекладину, — залез на перила восемнадцатого этажа, — бью себя в грудь, — честно, я б не смог.

Сердце учащает ритм. Еще одна перекладина и он развернется, окажется по ту сторону перил. Иногда я терпеть не могу свою работу. Такие вещи потом приходят во сне.

— Насрать всем на меня, понимаешь, дяденька, насрать!

Он перелазит. Теперь вытащить еще сложнее, нехорошо.

— Понимаю, на меня всем тоже насрать, по большому счету. Это не мы такие, жизнь такая. У меня жена была красивая, ее грузовиком сплющило и всем насрать. Лежит теперь она, в стенку смотрит.

Парень поднимает глаза. Я делаю незаметный шажок, крупные слезы катятся по щекам мальчишки. Если он отпустит руки, то полетит вниз. Но мое признание его заинтересовывает, он кулаком вытирает слезы, а держится при этом одной рукой. Внешне я спокоен, но ситуация патовая.

— Вы можете ее сдать куда-нибудь и найти новую, а мать-то не сдашь! — орет пацан, отвлекаясь на мои проблемы.

— Бедовые мы с тобой, пацан. Всем на нас насрать, — говорю его же словами.

Делаю еще шаг и аккуратно обнимаю его. Он позволяет, захлебываясь слезами. И в этот момент, я усиливаю хватку и даю незаметный сигнал ребятам, что спрятались у балконной двери. Раз. Два, три и парня перетягивают, заталкивая в квартиру. Ухватившись за перила, громко выдыхаю. Внизу слышатся аплодисменты и улюлюканье. Мои ребята собирают «Куб жизни», к счастью, сегодня он не понадобился.

Вернувшись на базу, сажусь за свой стол, потирая ноющие виски.

Петров ставит передо мной чашку ароматного кофе.

— Ненавижу все это, особенно когда дети.

— Но ты делаешь это лучше всех, Борисович!

— Плохо это, такого не должно быть.

— Но это есть.

— Для этих целей должен быть переговорщик.

— Ой, да ладно, Борисович! И водолаз должен быть, но ныряю почему-то я, если что. И кинолог в каждом отряде, но если завал, то мы Пашку рыжего зовем, потому что он один на два отряда.

— Я не профессионал. Психолога нужно.

— У тебя из десяти прыгунов…

— Остались живы восемь, — перебиваю, поднимая глаза на Петрова.

— Ну не пять же.

— Ну и не десять.

Дальше мы оба оборачиваемся на стук в дверь.

— Добрый день, господа спасатели, — входит тот, кого я с удовольствием не видел бы еще лет двадцать.

Оглядываясь по сторонам, депутат, чью тачку мы стукнули на пожаре общежития, движется ко мне. Ничего хорошего не жду, понятно, что не просто так соизволил явиться. Брезгливо осматривая стул для посетителей, стопкой бумаг стряхивает с него несуществующую пыль, потом садится, откинувшись на спинку и перекинув ногу на ногу.

— У меня для Вас, Олег Борисович Кириллов, целая куча новостей.

— Приберегли бы Вы свою кучу до лучших времен.

— Неужели вам не любопытно?

— Совершенно нет. У нас есть почтовый ящик, может послать по почте.

— Это скучно, — ухмыляется. — Хочу видеть Вашу смазливую физиономию, когда буду зачитывать.

— Простите, но моя физиономия Вас волновать не должна, я не по этой части. Интересуюсь исключительно женщинами.

— О! Ну это я в курсе, — смеется депутат.

— Ладно, если у слуги народа больше нет других дел, кроме как читать сказки вслух отряду МЧС, что же, валяйте. Но имейте в виду, что у нас работа, поэтому до первого вызова.

— Скоро у Вас не будет работы, Олег Борисович, — широко улыбается депутат, шурша бумагами.

Мне все это не нравится.

— Итак, Сиврук Игорь Геннадьевич тысяча девятьсот девяноста…

— Можно ближе к делу?

— А говорите, что не любопытный. Так вот Игоря Геннадьевича, Вы, конечно, не помните, а он Вас очень хорошо помнит.