– Ты ничего не понимаешь, – крикнула Габриэла и расплакалась.

На следующий день в мастерскую зашёл княжич, как раз после разборки с очередным конкурентом, и Лукаш спросил его, не может ли Пётр достать ему этого страшно дорогого и редкого масла. Пожарский усмехнулся и пообещал. А на следующий вечер к ним домой постучал пан Янек и попросил выйти к нему прекрасную пани Габриэлу. Лукаш несколько раз видел грозного ляха с Петром Пожарским и велел служанке позвать госпожу.

Пан Янек встал на одно колено, поцеловал ручку пани Донич и сказал, что это минимум, что княжич может сделать, чтобы такая красивая пани не чувствовала себя в России ущемлённой. Лях вручил Габриэле корзинку и откланялся. В корзинке было два горшочка с маслом. На одном была нарисована белочка, отбирающая орешек у ёжика, а на втором красивая птица держала в клюве веточку лещины с несколькими гроздьями орехов. Нарисовано было великолепно. Лукаш и сам умел рисовать. Но! Он был даже не дилетант по сравнению с мастерством неведомого живописца. Такое могли сделать только итальянские мастера.

Так вот, на дне горшочков Лукаш и увидел впервые эту надпись на двух языках: «Пурецкая волость». Масло тоже было великолепным на вкус. Габриэла намазала толстый слой на кусочек белого хлеба и дала один раз откусить Лукашу. Этот княжич был гений, он сумел сделать счастливой его сварливую жену!

Лукаш же представил, что у жены сейчас намазано на хлеб полрубля, и только вздохнул. Хорошо, что это подарок. Заплатить двадцать рублей за масло? А, ладно! «Один раз живём», – вот опять прилипчивая фраза княжича. «И прожить надо так, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы». У русских есть замечательные пословицы.

Как потом рассказал Пожарский, это масло придумала и наладила производство его крестьянка. Он только чуть помог. Что за странная «Пурецкая волость», там рождаются одни гении. И в этом пану Лукашу ещё не раз пришлось убедиться.

Иван Пырьев, стрелец полка Афанасия Левшина, лежал без сил на лавке в своём новом дому и стонал. Сегодня был «кросс» – так княжич называет это издевательство над людьми. Они в зимней одежде и с тяжеленным мушкетом за спиной пробежали десять вёрст. Если бы с ними не бежал в первых рядах сам Пётр Дмитриевич, то стрельцы не выдержали бы и остановились на отдых. Но княжич бежал впереди и задавал скорость. Приходилось стиснуть зубы и терпеть. Добежали.

Только чуть отдышались, как Пётр погнал их на следующую пытку. Перекладина называется. И нужно было на той перекладине подтянуться сто раз. Не за один подход, конечно. Кто за сколько сможет. Сам княжич одолел за четыре раза. Некоторые и за двадцать подходов еле сладили. На этом тренировка закончилась, и стрельцы еле живые разбрелись по домам.

Ничего, сейчас Иван отлежится немного и пойдёт баню топить. Сегодня суббота, а значит, в бане нужно попариться обязательно. Завтра – в церкву, а потом общий сход всех жителей Пурецкой волости. Княжич уже второй раз это вече собирает. На первом он обещал, что все крестьяне скоро будут богатыми, а жёнки их будут в золотых серьгах щеголять. И что же, на одной Иван уже в церкви видел золотые серёжки, да такие, что и княгине впору носить. Чудной всё же отрок этот Пётр Дмитриевич.

Иван сейчас с лютой ненавистью вспоминал боярина Колтовского, по чьему указу его подрядили отравить княжича. Вот вернётся Пырьев в Москву, и, как любит говорить Пожарский, Колтовскому с его прихвостнями мало не покажется. Покажется аспиду в самый раз, уж он, Иван, об этом позаботится.

Сейчас, по истечении почти трёх месяцев с их выезда из Москвы, Иван отчётливо понимал, что воины из двух десятков стрельцов были как «из дерьма – пуля» (вот ещё одна шуточка княжья). Наверное, он сейчас один справился бы в лесу с двумя десятками таких горе-воинов. Тренировки были каждый день. Они рубились под руководством ляха пана Янека на саблях. Они стреляли по мишеням из мушкетов и пищалей. Но не только на меткость с мушкетами были тренировки. Они ещё учились и быстро заряжать.

Самая интересная тренировка – это «конвейер» – сие название тоже Пожарский придумал. Один стрелец прицеливался и стрелял из мушкета, а двое в это время заряжали. Получалась скорострельность такая, что попри против десятка таких «конвейеров» сотня стрельцов, и ни один не добежит до стреляющих, все полягут.

А ещё они учились кидать ножи. Ножи княжич заказал у кузнецов в Нижнем Новгороде особые. Лезвие было тяжёлое и толстое, а рукоять, наоборот, лёгкая. Летели эти ножи в цель замечательно и обязательно впивались в мишень. Были упражнения на скорость бросания, и на дальность, и на меткость. Лучшим был пока он, Иван Пырьев. Он бросал в цель до двадцати ножей за пятьдесят ударов сердца. Дать ему сотню таких ножей – и ни один ворог не подойдёт к нему ближе, чем на десять шагов, все отправятся в преисподнюю одноглазыми.

Были у стрельцов и упражнения с арбалетами. А ещё бег ежедневный и подтягивания эти. На прошлой же неделе начались и новые упражнения. Их учили захватывать крепостные стены. Построили на опушке у леса забор трёхсаженный и выдали всем кошки. Это тройные крюки такие с привязанной к ним верёвкой. Закидываешь ту кошку на забор, она цепляется там крюком, и забираешься по ней на самый верх. Пока получалось не очень. Тяжело по тонкой верёвке карабкаться на такую верхотуру, хоть на верёвке той и навязаны узлы.

Проводил с ними княжич и тренировки по бою с применением казачьих ухваток. До мастерства Петра Дмитриевича им всем было ещё ой как далеко, но ведь ещё и трёх месяцев не прошло. Что же будет, когда они год проучатся? Кто-то из более опытных стрельцов, кому доводилось пересекаться в стычках с ляхами, сказал, что если бы всех стрельцов учили так, как их учит воевать княжич, то ляхов не то что на Руси, но и в Речи Посполитой бы не было.

Не так давно Иван поинтересовался у пана Янека, что тот думает об этих словах. Лях лишь криво усмехнулся и сказал странные слова. Иван тогда не понял. И только сейчас догадался. Лях сказал, что нет больше Речи Посполитой, они там думают, что есть, а её уже нету. Вот сейчас и дошло до Ивана, что понимает лях, зачем их готовят. С ляхами воевать. Нет, двадцать стрельцов армию в десять тысяч ляхов не одолеют. Только эти двадцать стрельцов могут обучить каждый по сотне, скажем. И тогда две тысячи таких воинов разнесут любое войско в кровавые ошмётки и ни одного своего стрельца при этом не потеряют. Нет больше Речи Посполитой. Прав пан Янек.

Иван, кряхтя, как старый дед, поднялся с лавки и пошёл топить баню. Завтра будет Михайлов день. Завтра нельзя будет ни топором работать, ни ножом резать ничего, чтобы Архистратиг Михаил не обиделся.

Крестьяне завтра будут ублажать дворового. Нужно и Ивану поставить младшему брату домового ужин в хлеву. Вон какой двор богатый, не дай бог, дворовой обидится и уйдёт, а вместо него злой придёт. Такой справный двор беречь надо.

Царь и великий государь всея Руси Михаил Фёдорович Романов пребывал в полном расстройстве чувств. Ляхи опять были под Москвой. Сколько бы войск ни отправляли против проклятых латинян, каких бы воевод ни назначали вести полки, всё было напрасно. Полки или разбивали, или они сами разбегались. Вся надежда оставалась на князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Воевода опять преграждал дорогу ляхам в самом опасном направлении. Эх, будь у Михаила хотя бы два Пожарских…