— по труду, физ-ре и анатомии. Лихолетова как училась неплохо, так и учится.

Теперь наш некогда средненький по успеваемости класс — самый продвинутый в школе. Только Желткова картину портит, но у нее, похоже, умственная отсталость. А Заславский еще не примкнул к нам и не проникся.

Опорожняющийся бачок унитаза зазвучал, как стартующая ракета, я аж встрепенулся.

— Ну и помойка! — сказал вернувшийся из туалета Каналья, и в этот момент из лаборатории вылетел Лев Семенович.

— Он прав! Это шестнадцатый век! Если бы была побольше, цены бы ей не было! Вы представьте только! Четыре века!

— А сейчас есть цена? — осторожно поинтересовался Каналья, протянул руки, чтобы забрать икону, но реставратор не спешил с ней расставаться.

— Минимум сто пятьдесят долларов! И у меня есть покупатель!

Вот же хитрый жук.

— А реставрировать сможете? — спросил я. — Реставрированную проще продать, и дороже будет.

— Смогу, — закивал он, потирая руки. — Будет стоить пять тысяч, это не на два часа работы, и будут нужны реактивы.

— Химия! — воздел перст Андрей.

— За работу заплатите в пятницу. Тысячу за консультацию — сейчас.

Каналья сделал свирепое лицо, прищурился и сказал:

— Я правильно понял, что икону вы оставляете себе? Безо всякого надзора с моей стороны? А если вы эту заберете себе, а вернете подделку? А если вообще не вернете?

Лев Семенович сунул ему икону, отступил на шаг и перекрестился, хотя его представители его народа — точно не христиане.

— Господи, помилуй! Какой вы и какой я! Зачем мне такой риск, когда вы знаете, где я живу, и можете у меня все забрать. Да я больше вас рискую, потому что теперь вы можете все забрать! Сто долларов — не та сумма, чтобы из-за нее бояться выходить из дома! Ну куда я подамся, на кого все это брошу?

— Давайте так, — предложил Андрей. — Все под мою ответственность!

Каналья встал, склонив голову набок. Макушка хозяина квартиры едва доставала ему до ключицы.

— Посмотрите, какой я и какой ты! — Лев Семенович запрокинул голову, глядя на Каналью, как суслик на овчарку.

— По рукам, — сказал я, Каналья повторил мои слова и ткнул пальцем в Андрея.

— С тебя тоже спрошу, если этот…

Реставратор вскинул руки и вжался в стену.

— Я честный гражданин! И докажу это.

Пришлось легонько толкнуть Каналью в бок, чтобы не переигрывал и не пугал человека.

— Договорились. — Алексей протянул тысячу, которую я дал ему чуть раньше. — Спасибо.

— Жду вас в четверг с девяти до десяти вечера, — сказал хозяин, успокаиваясь и возвращая не съеденный нами сахар в коробку.

— А что за святой изображен на иконе? — спросил я то, что давно хотел, но забывал.

— Апостол Павел, — ответил реставратор. — Автор четырнадцати посланий, потому он изображен с книгой.

— Какое совпадение! — воскликнул Каналья.

А я понял, что не хочу продавать эту икону, сколько бы она ни стоила. В том, что святой Павел оказался в моих руках, мне виделся символизм.

— Ну что, оставляете икону? — уточнил реставратор.

— Да. До вечера пятницы, — кивнул Каналья.

Распрощавшись со Львом Семеновичем, мы отправились по домам.

Глава 13

У меня зазвонил телефон

Когда учился в одиннадцатом классе, я в прошлой жизни придумал вопрос и отослал его на «Что? Где? Когда?» Звучал он примерно так: «Из семи братьев и сестер она — самая желанная. Назовите её имя». Видимо, мой вопрос сочли недостаточно мудрым или остроумным.

Когда повзрослел, понял, почему тот вопрос забраковали: он слишком поверхностный, не раскрывает всей сути, и правильнее так: «90% населения, начиная с трехлетних детишек, которым пришла пора идти в сад, и заканчивая теми, кто ждет выхода на пенсию, состоит в Ее тайном культе. Ее ждут, как демобилизацию, как выздоровление, как зарплату или — как любимую женщину после долгой разлуки. И все потому, что за тысячи лет, с тех самых пор, как появился первый раб и первый господин, изменился только антураж. Она — подписанная вольная, долгожданный щелчок карабина на ошейнике, хлопок открытой бутылки шампанского. Назовите Её имя».

Имя Ей — Пятница. Пятница-тяпница, пятница-развратница, когда каждый подневольный рвется на свободу и пьет ее, как драгоценное вино, как многолетний виски так, словно она никогда не закончится, и в понедельник реальность не обрушится снова.

Я еле дождался окончания классного часа и рванул домой, потому что бригада из «Ростелекома» уже приехала, и прямо сейчас воплощается мечта, недостижимая в той реальности: нам подключают телефон! Вот теперь жить станет легче!

Аппарат — обычный, дисковый, бежевого цвета, я вчера купил у старьевщиков, сегодня он воцарился на тумбочке в прихожей, и все ходили вокруг него, как возле новогодней елки — чудо ведь! И главное — как быстро обещали провести! Соседка второй год стоит в очереди!

Все три дня я мучился выбором, как поступить: поменять деньги на доллары и отправить их в Москву, набрать товара, или все вбухать в акции «МММ», которые за неделю прибавили в цене и стоили теперь 6500.

Хоть разорвись! К счастью, сцепление на «форд-скорпио» удалось реанимировать, и четыреста баксов остались со мной, слава токарю-кулибину Анатолию!

За неделю 70 000 принесли фрукты. Автомастерская — 140 000, без учета стоимости запчастей, а если с ними — 200 000. На кофе я заработал — 290 000 чистыми, 754 000 — всего. Итого на данный момент у меня на руках 1 024 000. Миллион! Чуть меньше тысячи баксов, и это за неделю! Продам остатки кофе, получу 468 000, 180 000 чистыми.

Мне нужны три пака кофе, это 650 000.

Тысяч на четыреста Каналья выпишет счет.

Вот миллион и уйдет на товар. Да, его будет больше, чем раньше. Больше товара — выше прибыль. Четыреста тысяч останется мне. Можно набрать на них товар, но он будет просто лежать, потому что больше, чем продается сейчас, я не продам. А деньги должны работать.

Значит, надо придумывать что-то новое… Зачем придумывать, когда это новое есть? «МММ» только-только развивает активность и будет активно минимум два месяца. Почему бы не превратить 400 000 в полтора миллиона? Сердце пропустило удар, от адреналина в горле стало горячо, как перед дракой. Риск всегда есть, ведь между реальностями уже начались расхождения, но вряд ли «МММ» закроют прямо сейчас. Или могут? Тогда мои деньги сгорят.

Или рискнуть? Все-таки