раскладе, даже если вернем базу, к лету у нас будет свое убежище.

Друг посмотрел на меня удивленно, но сказал:

— Сложно представить, как ты это сделаешь. Но раз говоришь, значит, все возможно, и я в тебя верю.

— Не представляешь, как важно, когда кто-то в тебя верит! — Показалось, что донеслись шаги и скоро придет Ян, я покосился на закрытую дверь. — Спасибо. Знал бы ты, как трудно нести этот груз одному!

Илья на миг оцепенел. Другой бы не заметил этого, но я знал его слишком давно и понял, что он смутился.

Ну а напоследок я попросился к телефону и позвонил Наташкиному Андрею, не особо рассчитывая его застать. Однако трубку взяли.

— Андрей? Это Павел…

— Привет! — радостно воскликнул он, и сразу представился как вживую — большой, лохматый, добрый, как овчарка— комондор. — Я сходил ко Льву, он реставратор, мы о нем говорили. В общем, он готов нас принять у себя дома в 21.00, со вторника по воскресенье, но не позже 22, у него режим. Как у тебя прояснится, дай знать.

— Спасибо. Сегодня-завтра скажу.

Мы распрощались. Опять нужно вечером надоедать Каретниковым, звонить бабушке и просить позвать Каналью.

Мама обещала узнать, как провести телефон, надо ей напомнить, а то никаких сил нет! Ни дела не решить, ни с дедом не поговорить. Сегодня ближе к ночи надо связаться с Канальей, который обещал меня подстраховать и заодно отдать мою долю, заработанную за эти дни.

Бедный Каналья! Он совсем на разрыв. Магазин, поездки с бабушкой на вокзал, которые отнимают большой процент его заработка. Как бы это решить?

И тут меня осенило. Я сам могу возит на вокзал товар! Если куплю мопед «Муравей»! Правда, гаишники будут прессовать, но я за город, где они пасутся, не поеду.

Мы с Ильей спустили во двор мопед, стоявший на лестничной клетке у его двери. Поболтали немного, и я покатил домой. Сегодня, наверное, наконец никуда не поеду. Буду вести растительное существование, точнее, существование разумного растения. Химию повторю, займусь образованием. Боря жаловался, что алгебру не понял, и Наташка на нее же жаловалась. Ну а как понять, когда Инночкины познания ничтожны? «Третий раз объяснил, сам понял, а они — все никак».

Когда я приехал, все были дома, и в квартире царило какое-то нездоровое возбуждение. Наташка забрала на кухню магнитофон и, подпевая Мадонне, жарила, видимо, блины — аромат стоял на весь подъезд, перебивая запах соседского борща.

Боря, уйдя в прострацию, сосредоточенно рисовал и ни на что не реагировал. Мама носилась по дому, как ужаленная, ее голова была замотана полотенцем, а из-под него выглядывал пакет. У меня было ощущение, как у маленького самолета, попавшего в турбулентность, я аж растерялся и забыл, что хотел сделать.

Мама остановилась напротив меня, взбудораженная, с блестящими глазами, и проговорила:

— Ты просил узнать насчет телефона. Нужно прийти, написать заявление, и нас поставят в очередь. — Она помолчала и добавила: — Но говорят, в плане нет телефонизации нашего дома, так что можно ждать своей очереди годами, но… — Она замолчала и требовательно посмотрела на меня.

— Взятку хотят? — догадался я.

Мама закивала и сделала грустное лицо.

— Сколько? — спросил я.

— Много. Сорок тысяч!

Я стянул берцы, повесил олимпийку на крючок, посмотрел на тумбочку, представляя там телефон.

— И как быстро они подключат телефон, если заплатить? — поинтересовался я.

Думал, месяц придется ее дергать, чтобы она сходила в «Ростелеком», а это случилось в течение несколько дней. В лесу кто-то сдох? Земля сошла с орбиты? Свистящий рак охрип на горе? Что с ней случилось? Я слушал, и ушам своим не верил. В чем же подвох?

— У нас нет таких денег! — всплеснула руками мама. — Еще проще поставить параллельный с соседями телефон. Если они согласятся, пять тысяч — и аппарат будет у нас. Но мы будем слышать их, а они — нас. Ну, или подключиться через блокиратор…

— Нам это не подходит. Только собственный номер. Так все— таки, как долго его будут подключать?

— Неделю— две, — ответила она.

Я не удержался, спросил:

— Ты сама это узнавала?

Ее щеки вспыхнули, она отвела взгляд.

— Нет. Рассказали на работе. Тоже хотели телефон, но сорок тысяч…

— Значит, пойдем писать заявление, — потер руки я.

— У нас нет таких денег! — повторно воскликнула мама.

— Есть. Дед обещал прислать, чтобы он мог звонить нам, когда захочет.

— Он с ума сошел?..

— Он на фруктах столько зарабатывает за три дня, — успокоил ее я. — А мы — единственные его близкие люди. Кстати, он звал нас в гости на Новый год, я пригласил его ответно. Надеюсь, ты не против.

Мама успокоилась, что ей не придется тратить деньги, задумчиво посмотрела на свое отражение в зеркале, улыбнулась себе. Впервые вижу ее такой сияющей!

— Давай завтра в пять напишем заявление? — предложил я и приготовился, что она начнет изворачиваться, потому что ей лень после работы куда— то ехать.

— Давай! Сегодня уже никак.

— Ты куда— то собралась? — предположил я.

— Да, — просияла она. — В театр! В честь дня рождения завода.

Она снова согласилась слишком легко, и я опять заподозрил, что в чем-то меня обманывают. Решив вопрос с мамой, завороженный ароматом блинов, я пошел на кухню. На скрип двери Наташка обернулась и кивнула на три тарелки:

— Молоко прокисло, мать и напрягла меня. Вот просто блины. Это — с картошкой, это — с мясом. Сметана в холодильнике, бабушкина.

Я уселся за стол. Минут на десять мир перестал существовать, я уплетал блины за обе щеки, готовый урчать, как голодный кот.

— Гастрономический оргазм! — заключил я, вымазывая сметану последним блином.

Наташка рассмеялась, перевернула очередной.

— Хочешь поджаристый, чтобы хрустел?

— Ну что ты делаешь! Я же лопну!

— Так сделать? — Обернувшись, сестра подмигнула.

— Моя смерть будет на твоей совести, но — да, да, ДА!

Положив мне в тарелку обещанный блин, она выключила газ и села напротив, подперев голову руками, заговорщицки прищурилась.

— Мать, похоже, на свидание собралась. Мужик у нее появился!

— Она сказала, в театр… В будний день разве есть спектакли?

— Специально для них — есть! Я не играю там, это старая постановка. Но ты посмотри на маму! Она же вся светится.