После последней встречи с Иэном я чувствовала себя мертвой. Мертвой, злой и опустошенной. Иэн был прав, когда назвал меня цветком, проросшим посреди кошмара, в котором он жил. «Я и глазом не успею моргнуть, как ты исчезнешь», – сказал он.

Джоанне я так и не перезвонила. Я даже не стала слушать сообщение, оставленное ею на автоответчике.

* * *

Через несколько недель, в доме моих родителей в Канзасе, мне посреди ночи пришла эсэмэска от Джо.

Вот так, значит? Ладно. Ты об этом пожалеешь.

Пройдут годы.

2002

Вернувшись в Америку после теракта 11 сентября, я провела несколько тихих, спокойных, полных торжественной серьезности недель в доме своей семьи в Канзасе.

Затем я вновь отправилась в Нью-Йорк, где сняла свою старую квартиру. Это была маленькая однокомнатная квартирка в Нижнем Манхэттене, на углу 4-й улицы и Джейн-стрит, располагавшаяся прямо над популярным баром, специализировавшимся на бургерах. Практически каждый вечер из их кухни по всему дому разносился запах крови, говядины и жира – сочетание, которое всегда напоминало мне о запахе полотенца под умывальником в доме Джоанны в Скопье.

* * *

Я нашла работу. Бумажная периодика медленно умирала. Засаленные, истрепанные карманные туристические справочники вытеснял Интернет. Забросив писательское ремесло, я теперь работала на компанию «Уникальные вы», предоставляющую услуги гувернанток. Богатым манхэттенским семьям требовались «наставники» с дипломами заведений Лиги плюща, которые давали бы их своенравным детям-подросткам советы и делились бы с ними своей мудростью.

Мой график был нестабильным. Иногда я работала час с утра, час после обеда, два часа после школы и три часа перед сном. Моими клиентами были обитатели семейных домов – огромных, темных, похожих на лабиринты квартир, располагавшихся в домах к западу от Центрального парка, в которых в основном жили потомственные богачи; причудливых, просторных лофтов микрорайона Трайбек; населенных богемой бруклинских домов из коричневого песчаника, в которых было полно антиквариата, свечей, подушек и домашних животных. Иногда мне не хватало времени даже на то, чтобы доехать от одного подопечного к другому. Я начала пить в дневное время.

С помощью своих старых восточноевропейских знакомых я узнала адреса пары злачных заведений, куда захаживали иммигранты с Балкан и вообще люди, которым не повезло в этой жизни. Бар «Тракия» был, вне всяких сомнений, самой дерьмовой, захудалой забегаловкой во всем Гринвич-Виллидже, кишевшей тараканами. И он стал единственным местом, где мне хотелось бывать. Меня утешало отсутствие осуждающих взглядов со стороны его выпивавших средь бела дня посетителей и то ощущение спокойной безнадежности, которое от них исходило.

Был вторник, когда я в три часа дня подошла ко входу в бар. Я только что закончила работать с юным наследником фармацевтической империи, а вечером меня еще ждала встреча со страдавшей от булимии балериной. Потому я решила провести свободное время между занятиями со своим приятелем Стефаном, работавшим в «Тракии» барменом. Я иногда подменяла его, когда он спускался в подвал с одной из своих клиенток, чтобы покурить марихуаны или заняться сексом.

– Привет, Стефан, – сказала я, входя в бар и кладя портфель со своим ноутбуком на барную стойку. – Как думаешь, чем бы мы сейчас занимались, если бы остались в Болгарии?

Убив полотенцем муху, Стефан произнес:

– Я бы сейчас размышлял над лучшим способом свести счеты с жизнью, если бы не сбежал из той дерьмовой страны.

Похоже, мою странную любовь к дерьмовым реалиям болгарской жизни разделяли не все.

Стефан принес мне бокал вина, и я обвела взглядом зал, чтобы увидеть, какие еще чудаки сидели в нем в тот день. Те же, что и обычно. Я приветственно кивнула дамочке-в-дрянном-парике, сидящей с кучей старых, истрепанных журналов «Пипл», и дружески помахала жертве-наркотиков-с-усами-в-стиле-семидесятых, ссутулившемуся в углу парню, все время почесывавшему свои тощие, печального вида лодыжки.

– В духовке стоит противень с кокаиновым печеньем, – произнес Стефан так, словно говорил о фирменном напитке заведения. – Не стесняйся.

В «Тракии» всегда воняло. Баром с горем пополам управляли болгарские иммигранты с весьма сомнительным прошлым, платившие взятки надзорным службам. Ее клиентура состояла из мелких уголовников, наркодилеров и прочих оборванцев. Снаружи люди гуляли с собаками, заказывали столики в ресторанах, ждали первого свидания и покупали цветы на годовщины. Счастливые, сияющие люди, во всех отношениях похожие на меня, однако умевшие жить нормальной жизнью, обедая с родителями и играя с детьми.

Я же сидела у грязного окна с треснувшим стеклом, повернувшись ко всему этому спиной и часто думая об Иэне. Вновь проживая наши с ним беседы. Вспоминая, как он обнимал меня в нелегальном такси. Вкус паршивого вина в «Ирландском пабе» и запах его лосьона после бритья, когда я положила голову ему на плечо, а он гладил меня по волосам. И каждый раз я словно бы вновь возвращалась на Балканы. И жалела, что оттуда уехала.

* * *

Семь часов спустя я, неся в руках пластиковый контейнер готовой еды из маркета у станции метро «Восьмая авеню», вошла в свою квартиру. Плюхнувшись на свой японский матрас – футон – и включив телевизор, я стала запихивать безвкусную дрянь себе в рот. Когда зазвонил телефон, я сначала думала не отвечать, поскольку на экране высветилась надпись «Абонент неизвестен», но затем все же взяла трубку.

– Алло?

– Привет, Лепесточек.

Это был он. Не могу даже описать то ощущение тотального шока, в котором я застыла. При этом я задела локтем пластиковый бокал для вина, и его содержимое пролилось на мое одеяло. Прошло уже больше года.

– Привет! Вот так сюрприз! Привет!

Я мысленно велела себе успокоиться.

– Где ты? – спросил Иэн.

– Я в порядке. Как у тебя дела?

– Я спросил, где ты, а не как у тебя дела.

– Я в Нью-Йорке.

– Я думал, что, возможно, поймаю тебя в Канзасе. Ну, знаешь, между кормлением кур и стрижкой овец.

– Нет. Я в Нью-Йорке. Ты поймал меня за поеданием позднего ужина из купленного в маркете салата с тунцом и непропеченного рулета с капустой и свининой. Во всяком случае, я думала, что в нем капуста и свинина. Теперь я в этом не уверена.

– Ничего себе! Неудивительно, что тебя всегда приводила в такой восторг дерьмовая еда на Балканах.

– Она совсем не была дерьмовой. Мне ее не хватает.

– Ты просто не видела того, чем кормят меня в Боснии. Здесь все засовывают в перец. Перец, фаршированный мясом. Перец, фаршированный рисом. Перец, фаршированный сыром. Видеть больше не хочу ни одного треклятого перца.

– Так ты в Боснии?