Запрятав поглубже свою гордость, рассказываю об уроке алгебры — моем уроке.

— Когда он спросил, преобразовала ли я, ох… Я смотрела на него такими глазами. Что преобразовала?

Гарретт разражается громким смехом.

— Жаль, меня там не было. Унизительно проиграть ребенку.

— Да уж. Похоже, Питер считает меня никчемной дамочкой, которую взяли на работу только потому, что школа не имеет возможности нанять нормального учителя.

— Уверен, вы лучший педагог во всей школе.

На сердце немного теплеет.

— А я думаю, что Питеру очень повезло с врачом. Не желаете услышать продолжение сказки об унижении?

— С удовольствием.

Сообщаю доктору о брошенной Питером напоследок фразе.

— Разумеется, это меня он назвал «тупой сукой».

— Разумеется, это полная ерунда.

Улыбаюсь.

— Хм. Вы ведь никогда меня не видели.

— Надеюсь однажды исправить эту оплошность. Уверен, в этот день я получу подтверждение всем своим предположениям.

Настроение сразу улучшилось раз в сто.

— Спасибо. Вы очень хороший человек.

— Хм. Вы ведь никогда меня не видели.

Мы весело смеемся уже вместе.

— Ладно, — говорит он, — не буду вас задерживать. Рабочая неделя закончена.

Меня охватывает волна печали и тоски. Я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать, что лучше буду сидеть здесь, в холодной машине, и разговаривать с ним по телефону, чем поеду домой, в пустую квартиру. Отмахнувшись от печальных мыслей, я быстро прощаюсь с Гарреттом.

Хлопья снега легко порхают на фоне серого ноябрьского неба. Голые ветви дубов на Форест-авеню умоляюще тянутся к прохожим. Ухоженные некогда газоны спрятались под толщей снега, но проезжая часть дороги и тротуары идеально вычищены. Совсем недавно я бы с восторгом любовалась красотой пейзажа, но сейчас меня расстраивает контраст между этим районом и южной частью города, где живут мои ученики.

Мы с Шелли сидим у окна в кухне и смотрим, как Джей и Тревор лепят во дворе снеговика, и пьем вино с сыром бри.

— Превосходный сыр, — говорю я, отрезая еще кусочек.

— Он органический, — заявляет Шелли.

— Хм, я думала, сыр в принципе органический продукт.

— А вот и нет. Для этого сыра использовали молоко коров, питавшихся травой. Мне рассказали наши мамочки.

— Ясно, а ты, значит, собираешься сидеть дома и не утруждать мозги.

Шелли смотрит на меня во все глаза.

— Просто мы с ними из разного круга. Их мир крутится вокруг детей, нельзя их за это осуждать. Знаешь, я спросила у одной женщины, что она любит читать, и она ответила, невозмутимо глядя мне в глаза, что доктора Сьюза.[9]

Я закашлялась.

— А она может читать его по-китайски? — спрашиваю охрипшим голосом.

Мы хохочем, пока Шелли не начинает икать.

— Я люблю детей, — говорит она, утирая слезы, — но…

В этот момент распахивается дверь, и в кухню влетает Тревор.

— Тетя Бвет, а мы слепили снеговика.

Шелли подпрыгивает на месте:

— Ее зовут Брррет. Рррр. Ты не слышишь?

Тревор растерянно смотрит по сторонам и убегает на улицу.

— Шелли! Тревору три года. Он не может произнести звук «р», и тебе это известно. Ты же логопед.

— Была логопедом. — Она медленно опускается на стул. — Теперь я никто.

— Ерунда, Шел. Ты мама, а это самое главное…

— Надоело мне быть мамой. Смотри, как я накричала на Тревора. — Шелли понуро опускает голову. — Ничего у меня не получается. Понимаю, я должна радоваться, что могу заниматься дома детьми, но я с ума сойду, если проведу еще один день в песочнице с местными мамашами.

— Возвращайся на работу.

Шелли трет рукой лоб.

— И твой брат теряет ко мне интерес.

— Что? Это невозможно.

Шелли отрезает кусочек сыра, несколько минут молча его рассматривает и кладет обратно на тарелку.

— Мне больше нечем заинтересовать людей. Я скучная и вечно усталая мамаша.

— Возвращайся на работу.

— Прошло только два месяца.

— Может быть, вам уехать куда-то вдвоем — без детей. Отправляйтесь на тропический остров. Будете пить коктейли с зонтиками в стаканах и греться на солнышке.

Шелли раскидывает руки в стороны:

— Конечно, сейчас самое время надевать купальник, это очень поднимет мне настроение.

Отвожу взгляд. Бедная Шелли. Что может быть ужаснее, чем осознание того, что коэффициент умственного развития падает, а задняя часть при этом увеличивается.

— Ладно, оставим Карибы. А Нью-Йорк или Торонто? Сходите на шоу, пройдетесь по магазинам, займетесь сексом.

Наконец, Шелли улыбается и берет со стойки календарь.

— Может, нам поехать на день моего рождения в феврале? В какое-нибудь веселое местечко, например в Новый Орлеан?

— Отлично. Кстати, я вспомнила, что хотела устроить ужин на День благодарения в мамином доме, будто бы все как прежде и мама с нами.

— Так ты ее простила? — вскидывает брови Шелли.

— Нет. Как представлю, что она все это держала в секрете, даже кровь закипает. Но она моя мама, и я хочу быть ближе к ней в этот день.

— Я как раз собиралась тебе сказать, — Шелли кусает губы, — Патти пригласила нас в Даллас.

Я шокирована настолько, что не могу ничего сказать.

— Брет, я три года не проводила День благодарения с семьей. Умоляю, не заставляй меня чувствовать себя виноватой.

— Извини, — качаю я головой. — Разумеется, ты должна поехать, хотя мне будет тебя не хватать.

Шелли гладит меня по руке.

— Но ведь есть Эндрю и Кэтрин с Джоадом. Вы хорошо повеселитесь.

— Понимаешь, Джоад… — Я замолкаю, решив, что не стоит еще больше расстраивать Шелли. — Да, ты права. Мы отлично повеселимся.

Вечером перед Днем благодарения мы с Эндрю загружаем в машину индейку, две бутылки вина, ноутбук Эндрю и три диска. Все остальное, что могло понадобиться, я уже отвезла в мамин дом. Только мы выехали со стоянки, как машину занесло на скользкой дороге.

— Боже мой! — Эндрю крепче сжимает руль, стараясь выровнять машину. — Одного не пойму, почему ты такая упертая и решила устроить ужин в доме матери. Намного проще было организовать все здесь.