Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вообще, раньше не предполагала, что Мила способна на подлый поступок. Ошиблась, — вставила я.
— Разве это такой уж редкий случай среди подруг и друзей, когда нравятся одни и те же открытки, книги… парни и девушки? Но если в детстве близкие по духу люди могут отойти от стеллажа с единственной оставшейся книгой или с одной открыткой, то в юности, когда дело касается возлюбленного, готовы сражаться до последнего вздоха, идти на шантаж, подлость, лишь бы устранить соперницу. Так и Милка. — Это Макс вспомнил о том случае, когда мы в детстве с Милкой не стали покупать понравившуюся книгу, потому что она осталась в единственном экземпляре, решили: не доставайся же ты никому. Голубев тяжело вздохнул, снова, должно быть, переживая те дни, когда по вине подруги погибла мать.
Лишь после рождения сына Макс стал относиться к Миле более благосклонно, а ребёнка признал и записал на свою фамилию, но так на подруге и не женился.
Голубев продолжил строить карьеру, окунувшись в работу с головой, чтобы не было никаких мыслей о прежней жизни, обо мне.
Со временем даже перевёз всё семейство на Дальний Восток, ибо предложили место в футбольной команде, а потом — в администрации спортивного клуба.
Вскоре он экстерном окончил вуз. Меня это не удивило, ибо о способностях Макса в нашей школе ходили легенды и после окончания им учебного заведения.
Время бежало неумолимо, и в один прекрасный день Голубев вдруг понял, что уже не так больно, почувствовал, что за свои прежние действия и поступки не так стыдно, угрызения совести почти не мучают.
Иногда воспоминания терзали душу, но появился выбор, ибо можно было об этом совсем не думать, а жить настоящим.
Он загонял воспоминания всё дальше и дальше, даже научился с этим жить, научился справляться с тоской, изводя себя работой. И со временем смог спокойно листать фотографии в смартфоне, где мы счастливые и ещё влюблённые друг в друга.
Ничего в душе уже не ёкало, ничего не свербело. Вылечился, кажется.
Однако вместе с воспоминаниями обо мне ушла острота чувств, трепет, да и любовь тоже ушла.
Что такое любовь, он узнал только во времена общения со мной. Когда смотрел на меня, понимал, что не просто смотрит, а любуется, как произведением искусства. Ни с одной девушкой, женщиной потом такого не было.
И вот эта неожиданная встреча на парковке, всё снова перевернувшая, весь выстраиваемый годами уклад полетел в тартарары.
Как будто не было уже в жизни проходящих девушек и женщин, как будто между нами больше не стояло прошлое.
— Наверное, это и есть любовь безусловная, которая со временем может поутихнуть, но совсем не исчезнет никогда. И что с этим делать, я не знаю, — тихо признался Макс. — Но сказал, и, кажется, стало легче.
Я молчала: а что могла ответить? По-дружески успокоить, сказав, что вернётся к себе домой и снова обо всём забудет, в душе появится уют и гармония?
Но это только слова, если у Макса возникла необходимость излить душу, это не означает, что он ищет успокоения. А чего он ждёт? Прощения за свои поступки или поощрения?
Будто услышав мои мысли, Голубев продолжил:
— Поедем со мной, а? — Он, поймав, должно быть, мой ошарашенный взгляд, замахал руками: — Нет, не на Дальний Восток, а куда-нибудь в столицу, пока — в Москву или Питер, а потом — за границу. У меня есть деньги. Много.
— Нет, — коротко ответила я.
— Почему? Если думаешь, что потеряешь место в театре, то не беспокойся, я всё устрою, и поступишь в любой другой театр. — Я усмехнулась, покачав головой: не в этом дело. Наконец Макс понял: — Но я другому отдана, так? Хотя бы подумай, что тебя ждёт дальше.
— У меня семья, муж, и потом мы собираемся усыновить детей. А ещё… понимаешь, я люблю Кира. Конечно, тебе неприятно это слышать, но так и есть. Прости.
Макс нервно рассмеялся:
— Любишь? Да он же…
И замолчал, махнув рукой.
— Что он? — вскинула я на Голубева внимательный взгляд. — Говори, если начал.
— Да ничего. Извини, мне пора. — Он встал. — И всё-таки подумай над моим предложением. На спектакль завтра обязательно приду — найду время, а уже вечером должен быть в Наукограде.
Голубев ушёл, а я по-прежнему сидела, задумавшись, в этом удобном кресле.
Глава 13
Я всё никак не могла понять, что имел в виду Макс, когда сказал дурацкую фразу: «Да он же…» Что он? Не любит детей? Не терпит животных? Изменят? Берёт взятки? Терпеть не могу недосказанность.
Позже, вернувшись в номер, немного отвлеклась: нужно было заниматься ребёнком и отвечать на его бесконечные «почему».
Со временем разговор с Голубевым вообще как-то померк, нет, он не выветрился из памяти, просто померк, потому что я снова окунулась в семейную атмосферу, поговорив по телефону сначала с родителями о предстоящих планах приехать к нам в конце месяца на день рождения зятя.
Потом разговаривала с Киром, он только что вернулся от Галины Васильевны, к ней ещё не пускали, но зато ему удалось встретиться с врачом и расспросить о её состоянии.
Потом поболтали с Алиской о том, как она с шефом провела новогодние праздники, а после — с Олей.
— Хорошо Стёпе, — грустно сказала малышка. — Тоже хочу к вам.
У меня от жалости к ней навернулись слёзы:
— Потерпи, ребёнок, скоро будем все вместе.
Пообщавшись с родными, завела будильник на раннее утро, ибо день предстоял тяжёлый, насыщенный событиями, и легла спать, успокоив себя мыслью, что Макс просто оговаривает Кира, потому что с юности ненавидит за неосторожно брошенную фразу: «Любит Лера, может, и тебя, а замуж выйдет за меня». Тем более, думаю, не простил Краснокутскому женитьбу на его бывшей подружке.
Только провалилась в забытьё, тихо зашипел смартфон — звонили мне или… Киру. Я по-прежнему не удаляла шпионскую программу, потому что хоть и верила мужу, однако чем чёрт не шутит — доверяй, но проверяй.
В общем, на всякий случай оставила. И не зря, как выяснилось.
На связи была Ленка Огурцова. «Твою петрушку, никак не угомонится», — со злобой подумала я и поднесла к уху гаджет, на этот раз услышала весь их разговор.
Огурцова: Привет. Избавился от