была упасть без сил от изнеможения — так я устала всегда быть сильной и без конца доказывать, что я чего-то достойна. Мне хотелось броситься в папины объятия и снова побыть маленькой Мицей, а не той сильной и независимой женщиной, какой мне волей-неволей пришлось стать.

Но я только выпрямилась и стиснула его руку в знак доверия. После всех его гимнов моей силе едва ли уместно было бы показывать слабость.

— Я не сержусь, папа. Теперь я все понимаю.

Он обнял меня. Уже лежа в его объятиях, я услышала:

— Разве это плохо — желать тебе самого лучшего, Мица? Желать тебе мужа, который будет тебя ценить, защищать и любить так же, как я?

Я подняла голову.

— Нет, папа, конечно нет. Но пойми, пожалуйста: герр Эйнштейн будет именно таким мужем.

Папа приподнял мне пальцем подбородок, чтобы видеть мои глаза.

— Ты уверена?

Я выдержала его взгляд.

— Да. — А потом улыбнулась. — Папа, он тоже хочет, чтобы я была «мудра глава».

Глава четырнадцатая

4 февраля 1901 года

Цюрих, Швейцария

Таинственная, как в сказке, пелена снежной пыли над шпилями Цюриха ничуть не улучшила настроения Альберта. Даже когда я предположила, что к утру снега нападает столько, что можно будет кататься на санках на Утлиберге, он только хмыкнул. Ничто, даже дары самой природы, не могло вывести его из мрачного расположения духа.

— Это все Вебер, я знаю, — снова проворчал он, попыхивая трубкой и потягивая жидкий кофе, который подавали в кафе «Шпрюнгли», известном прежде всего своими пирожными. Я скучала по крепкому мильхкафе из «Метрополя», но Альберт считал, что ходить в наше привычное кафе слишком опасно: можно столкнуться с кем-нибудь из бывших сокурсников, и тогда придется говорить о работе. Которой у Альберта до сих пор не было. — Он наверняка разослал разгромные отзывы обо мне в те университеты, где были вакансии. Не надо было просить у него рекомендаций. Он согласился только для того, чтобы отправить меня в черный список.

— Я знаю, ты так думаешь, — снова сказала я. Что еще я могла сказать? Ни утешений, ни ободрений Альберт бы не потерпел. Я уже пыталась.

— А с чего бы еще передо мной лежала стопка писем с отказами? Когда все остальные наши сокурсники уже несколько месяцев как служат на новых должностях? — спросил Альберт. Эту диатрибу с некоторыми вариациями я слушала уже несколько недель, а то и месяцев, как он сам только что сказал.

Он разложил письма с отказами на столике, будто колоду карт. Но это была не игра — перед нами лежало наше будущее. До тех пор пока я не сдам экзамены в июле, оно целиком зависело от того, удастся ли Альберту найти работу, чтобы можно было начинать планировать свадьбу.

— Я не могу придумать никакого другого объяснения, — сказала я, хотя верила в это лишь наполовину. Неприязнь профессора Вебера к Альберту была несомненной, но я сомневалась, что его нежелание давать Альберту блестящие рекомендации было единственной причиной для отказов. Большая часть наших сокурсников — да что там, большая часть всех выпускников Политехнического института, и не только физиков, — получала места благодаря содействию профессоров и прежних выпускников, а Альберту, судя по всему, никто из профессоров содействовать не желал. Его грубое пренебрежение правилами посещения занятий и дерзость в обращении с профессорами, когда он все же являлся на лекции, не заслужили ему симпатий среди преподавателей.

— Может быть, ты еще раз замолвишь за меня словечко перед Вебером? Может, он станет посылать более лестные отзывы? — спросил Альберт, беря меня за руку. Мы с Вебером встречались каждую неделю, как того требовала работа над моей диссертацией.

— Джонни, ты же знаешь, для тебя я готова на все. Но думаю, нам не стоит так рисковать.

Альберт прекрасно понимал, что я уже не смогу уговорить Вебера дать ему положительные рекомендации, если тот не хочет их давать. В руках Вебера была и моя профессиональная судьба, так что я должна была поддерживать с ним хорошие отношения. Напоминать ему, что я как-то связана с Альбертом, наверняка означало подорвать мою с таким трудом завоеванную репутацию и возможность сдать экзамены летом, тем более что Вебер возглавлял комиссию, которая должна была выставлять оценки, в известной степени субъективные, на устных экзаменах. И если уж Альберт не может получить должность, то я твердо решила устроиться на службу сама. Нужно было устранить хотя бы одно из многочисленных возражений его родителей против нашего союза.

Тяжело вздохнув, Альберт выпустил мою руку и вновь принялся раскуривать трубку. Я знала, что лучше не пытаться вывести его из этого состояния. Вначале, получая отказы, он относился к ним с юмором, даже видел в этом некий источник богемной гордости. Но стопка отказов росла: ему отказали в месте ассистента профессора физики в Геттингенском университете, Миланском техническом институте, Лейпцигском университете, Болонском университете, Пизанском университете, Техническом колледже в Штутгарте и многих других, — и теперь это было уже не смешно.

— В немецких институтах процветает антисемитизм. Это вполне может быть еще одной причиной, — предложил он новое объяснение. До сих пор он об этом говорил только намеками. Он считал себя человеком вне религии, несмотря на свое происхождение, хотя и знал, что другие этого мнения не разделяют.

Я кивнула: это тоже была правда. Антисемитизмом были пропитаны все учебные заведения в Германии. Однако это не объясняло череду отказов в Италии, хотя я и не решилась указать на это несоответствие.

Его привычные веселые морщинки вокруг глаз пропали. За столом воцарилась неуютная тишина. Во всяком случае, неуютная для меня. Я никогда не знала, что делать, когда Альберт впадал в такое мрачное настроение.

Я обвела взглядом кафе, пытаясь отвлечься его экстравагантной обстановкой, фигурными стульями и мраморными столиками. Время было неурочное — что-то между обедом и ужином, — и в кафе было почти пусто. Официанты в белых пиджаках стояли у задней стены аккуратной, но расслабленной шеренгой. Они явно были довольны, что в заведении не слишком многолюдно.

— Может быть, если бы я был свободен и мог ехать, куда хочу… — пробормотал Альберт почти про себя. Почти.

Я уставилась на него, ошеломленная. Настолько ошеломленная, что не могла выговорить ни слова. Это он меня имеет в виду? Неужели он правда хочет сказать, что это я установила ему какие-то географические границы, и это повлекло за собой отказы? Или еще как-то мешала ему в его поисках? Да как он смеет? Я поддерживала его безоговорочно, я предоставила ему свободу искать работу где угодно, я сказала, что поеду за ним. Я даже отказалась от неожиданного предложения моей бывшей