заснуть. Я крутилась в постели, как принцесса на горошине. С той лишь разницей, что горошиной в этой сказке был Симон.

Еще ни разу работа с клиентом не выбивала меня из колеи настолько сильно. В хорошем смысле. Симон – мой первый клиент, кто захотел тату в память об умершем человеке. Однако на этот раз я не смогла возвести достаточно высокую стену и не дать его рассказам растревожить мои чувства. Видимо, потому что он и не думал этого делать. Он хотел посвятить меня в свою историю, я хотела ее прочувствовать, хотела разделить его боль. И свою тоже.

И это было так чудесно. На удивление доверительно. Настолько, что я не могу перестать об этом думать. Чем натужнее я пытаюсь внушить своему мозгу мысль об усталости, тем больше во мне бодрости, и я в конце концов сдаюсь. Я включила на комоде ночник, откинула одеяло и встала с постели. В ночной рубашке немного холодно, поэтому я надела худи, на голову натянула капюшон. После сеанса Симон прислал мне в WhatsApp фото своего деда для будущего тату для бабушки. От одной только мысли мне хочется улыбнуться.

Я переслала фото на свою почту, чтобы открыть его на компьютере. На большом экране изображение лучше, и глаза не так напрягаются. Собственно, я планировала им заняться на выходных. В списке дел есть пять более важных. Но рисование – лучший способ избавиться от типа, который не дает спать и снова и снова всплывает в сознании, словно какой-то чертов спам.

Я подключила наушники к телефону и села за стол. Поставила тот же плейлист, и «Wonderwall» вновь пробудил воспоминания. О нашей ночи в клубе, утре на Докленде, о том, как сегодня в студии Симон сумел меня успокоить, и… Блин. Происходит ровно обратное тому, что называется не-думать-о-Симоне. Я проматываю на следующий трек. Начинаю рисовать под «Monsters» от Шона Мендеса и под Джастина Бибера.

Начинаю, как обычно, с пропорций лица, делаю абрис, то и дело сравниваю нарисованное с оригиналом. Потом меняю карандаш – средне-твердый на твердый – и приступаю к теням. Для достижения мягкого, а значит, и более реалистичного изображения пользуюсь растушевкой. Когда я взяла механический карандаш и приступила к прорисовке деталей, губы сами собой сложились в улыбку. Как бывает всегда, когда с каждой новой морщинкой портрет все более оживает.

Мне уже кажется, что я вижу сходство между Симоном и его дедом. Особенно в глазах. – Я затемняю зрачки углем. Отсветы я подчеркиваю белым гелевым карандашом, пока глаза не начинают говорить со мной.

Готово. За каких-то шесть часов. На два меньше, чем обычно.

Не помню, когда последний раз я так быстро нарисовала портрет и была им довольна. А я довольна. Настолько, что не могу дождаться, чтобы показать Симону. Завтра. А лучше сказать – попозже. За окном уже светает, мои веки налились тяжестью. Теперь я чувствую такую усталость, что готова уснуть на целой куче гороха.

20

Симон

Вечер пятницы. С похода в тату-студию прошли самые долгие три дня в моей жизни. Я уже и забыл, как это – не заниматься спортом. Ни бегать, ни качаться, ни лазать, ни заниматься паркуром мне нельзя. На шесть недель никакой активности, от которой потеешь. Шесть чертовых недель.

Не знаю, как я выдержу. Уже сейчас чувствую себя нариком в завязке. Все тело зудит, сплю плохо, чтобы заснуть, требуется целая вечность. Кроме того, мне теперь понятно, насколько пуста моя жизнь без спорта. Мне ничего не остается, как спать, есть, ходить в универ, играть на компе, смотреть сериалы, ненавидеть Алекса за то, что ему, в отличие от меня, спорт никто не запрещал, и он демонстративно занимается им у меня на глазах, и – ждать. Ждать, пока пройдут две недели, и я снова пойду к Алисе. От которой ровно в этот момент упало сообщение в WhatsApp.

Не буду врать, пульс участился. Не то чтобы я за последние три дня не думал, когда и, главное, что я ей напишу и напишу ли, но я надеялся, что она напишет первой. Я выпустил из рук игровую консоль, взял со спинки дивана телефон и спустя пять секунд смотрел в дедово лицо. Алиса, как и обещала, нарисовала эскиз для татуировки бабушки, и… он гениальный. Иначе не скажешь. Рисунок чуть ли не реалистичнее самого фото.

Что скажешь? Понравится такое твоей бабушке?

Я уже хотел ответить, как из другой комнаты, кажется, из ванной, до меня донеслось громкое «Черт».

– Что случилось? – закричал я.

– Думаю, у нас нефиговая проблема!

Я был почти уверен, что Алекс опять преувеличивает, встал и пошел посмотреть, что там стряслось.

– Какого хрена… – концовка фразы застряла у меня в горле. В коридоре мои носки мгновенно намокли, я стоял в луже. Весь чертов пол в воде. Что за?..

Вода лилась из ванной, где Алекс копался под раковиной. Мокрый. Насквозь. Из канализационной трубы вода летела во все стороны. На лицо Алекса, на его футболку и на мои штаны. Уже не говоря о кафеле.

– Там что-то полетело или лопнуло, – сказал Алекс, будто это не было очевидно.

Я сорвал с крючков все полотенца, одно протянул ему, остальные раскидал по полу. Еще одно полотенце Алекс обмотал вокруг трубы, а я, чертыхаясь, побежал искать, чем можно собрать воду – одеяла, грязное белье, постельное белье. Что-то я побросал в коридор, остальное – в ванную комнату. Я суматошно осмотрелся.

– Нам надо перекрыть воду! Ты знаешь, где входной кран?

– Понятия не имею. В подвале? – Алекс вытер себе лицо.

Я побежал в подвал, где спустя целую вечность нашел и перекрыл чертов кран. Надеюсь, правильный. Поднимаясь обратно на четвертый этаж, я чуть не растянулся. Лестница была вся забрызгана водой, и было скользко.

– Все в порядке, господин Рот?

Черт. Я оглянулся на входную дверь. Наша соседка госпожа Винклер, сдвинув очки на кончик носа, изучала мой внешний вид, от кончиков волос и до пальцев ног. Этого только не хватало. Госпожа Винклер пенсионерка и живет здесь так давно, что практически срослась со стенами этого дома. Вот и корчит из себя. Будто доморощенная штази, о малейшем отклонении от правил проживания она докладывает хозяину. Любимым ее занятием является развешивать в подъезде написанные от руки бумажки. По глупости я не смог умолчать о прорыве трубы, или что у нас там прорвалось. Тем более что живет соседка ровно под нами. Я в двух словах рассказал о потекшей трубе. Оставшиеся ступени я преодолел бегом, к сожалению услышав, что госпожа Винклер тащится следом. В банном халате и бигуди.

– Господи боже!

Прижав ладонь ко рту, соседка застыла в дверях перед лужей, которой еще не было, когда я уходил.

– Вам нужно сообщить об