В этот раз вскрик его был сильней, а стон пронзительнее, и сладкая судорога переходящей в наслаждение боли все возрастала на моих глазах. Я делала так несколько раз, чередуя поцелуи и боль, до тех пор, пока он не взмолился о пощаде, простонав, что я буквально свожу его с ума. Но я не хотела останавливаться.

Подтянув его тело немного вперед, я крепко привязала его руки к столбикам кровати двумя шарфами, которые я предусмотрительно позаимствовала из его гардероба. Удивленный, он пытался протестовать, но его голос был полон восхитительного волнения, служившим для меня лучшей наградой.

Я распахнула пальто, отбросив его на пол, и быстро опустилась сверху, крепко сжимая его бедрами, одним точным движением направив его в себя. Это было такое блаженство, что я закатила глаза, не сдерживая стоны.

Двигаясь очень быстро, я то подскакивала, то поднималась, то замедляла движения, дабы растянуть эту сладостную муку, или, наоборот, двигалась быстро, чтобы вобрать его в себя как можно глубже с той жадностью, которая способна подарить высшее наслаждение. Я буквально насиловала его плоть, заставляя заполнять мои бедра, почти распухшие от долгого предвкушения.

Сладость, яркое приближение мощного взрыва, судороги, сотрясающие мои бедра, горящее в огне тело — все это отчетливее приближалось, и пламя, ставшее ослепительно белым ядерным взрывом, взорвалось с такой силой, что я почти перестала дышать, исчезая в взрывных волнах самого невероятного на земле ощущения.

Обессиленные, мы лежали, крепко обнявшись (когда я развязала его руки и сняла повязку с глаз), не в силах двигаться и говорить от пережитого, и все еще опустошенные этим ядерным взрывом, разорвавшим наши тела.

Он судорожно вздохнул, зарылся в мои волосы, прижимая меня к себе так крепко, что мне стало больно от сильных его объятий.

— Мара… О Мара… Я схожу с ума… Я схожу от тебя с ума, правда. Где ты этому научилась?

— У тебя, — голос мой звучал тихо — слишком много было потрачено сил.

— Это правда было невероятно. Мне очень понравилось.

— Я рада. Я хотела доставить тебе наслаждение и себе тоже.

— Ты доставила. И я очень рад, что ты правильно поняла мои слова. Ты ведь играла, правда?

— Нет, — серьезно, внимательно я взглянула в его лицо, — нет, я не играла.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что я так много чувствую по отношению к тебе.

— Я не могу причинить тебе боль. Я понял это, и это меня пугает.

— Почему пугает?

— Пока я не могу тебе объяснить. Позже поймешь. Я хочу только сказать, что испытываю к тебе намного больше, чем ты ко мне.

— Откуда ты знаешь?

— Просто поверь — и все. Я готов сделать для тебя многое. Но пока еще не совсем готов говорить.

— Хорошо, — я прижалась к нему, спрятала лицо на его груди, вдыхая его крепкий и пряный запах. У него был такой невероятный запах после любви!

Чувство глубочайшего покоя вдруг снизошло на мою душу. Я чувствовала такое спокойствие и такое тепло. Этот мягкий уют его присутствия наполнял всю мою душу неземным светом, и я отдала бы всю жизнь только за то, чтобы как можно дольше лежать так!

Одинокая слеза скатилась из уголка глаза и утонула в его руке, совершенно не замеченная им. Я так и не поняла, чем была эта одинокая слеза: признаком боли или счастья. Спутать было легко, ведь настоящий оргазм часто похож на агонию.

Я почувствовала едва уловимое движение: Сафин собирался встать. Мне вдруг стало больно, как будто в душе моей оборвались струны. В этот момент раздался громкий стук в дверь — такой громкий, что мы оба подпрыгнули от неожиданности.

— Это еще что такое?! — нахмурился Сафин, — кто себе позволяет?

Но договорить не успел. За дверью наперебой что-то говорили Вера и Алекс.

— Тут вас спрашивают… Говорят, срочно… Вирг, немедленно выходи, ситуация очень серьезная. А вы телефон свой мобильный в холле оставили, а он все звонит и звонит. Я не смог дозвониться, приехал сам. Что за манера бросать свой мобильник, когда происходит такое?

— Пошли вниз, оба! — рявкнул Сафин и, резко вскочив с кровати, стал одеваться. Больше я не могла его удерживать, поэтому решила последовать его примеру. Увидев, что я оделась, Сафин нахмурился:

— Куда это ты собралась?

— Пойду с тобой. Хочу узнать, что случилось.

— Даже и не думай! Ты останешься здесь.

— Нет, не останусь. Особенно теперь, когда я живу в твоем доме. И не мечтай об этом, Вирг Сафин.

Сафин внимательно посмотрел мне в глаза и, видимо, прочитал в них нечто такое, что больше не препятствовал мне. Он передернул плечами и поспешил вниз. Я неотлучно шла за ним следом.

В холле было много людей. Я вдруг почувствовала себя очень не ловко и потуже запахнула халат. Ведь я думала, что внизу только Вера и Алекс, перед ними вполне можно быть неодетой. Алекса я ненавидела так, что с радостью продефилировала бы перед ним голой, только чтобы его позлить. Но быть полуодетой перед таким количеством мужчин…

Среди незнакомых мужских лиц я узнала лысоватого адвоката дьявола, еще одного мужчину, которого видела в офисе Сафина, несколько охранников и, конечно, Алекса. Впрочем, стоило отметить с удовлетворением: на Алекса мое появление подействовало, как зубная боль.

Женщин было всего две — я и Вера, которая испуганно жалась у стенки. Я поспешила присоединиться к ней.

Увидев Вирга, все присутствующие заговорили в один голос. Я уловила много слов, которые совершенно не внушали оптимизма: со всех сторон только и было слышно — пожар, ресторан, СБУ, полиция, менты, труп, катастрофа.

Почему-то прозвучала фамилия Кораблева. На меня это имя подействовало, как красная тряпка на быка, и я насторожилась, пытаясь не упустить ни единого слова. Кто-то из мужчин произнес странные слова: «В точности так сгорела, как депутат Кораблев». Это было все.

Я вцепилась в руку Веры, требуя объяснить, что случилось. Она ответила шепотом, что и сама не знает толком: вроде в одном из ресторанов Вирга Сафина случился страшный пожар.

Сначала мобильник в холле все звонил и звонил, а она боялась отнести его наверх и нас побеспокоить. А потом вдруг в дом навалилась вся эта орда.

К Сафину теперь было не подойти. Его окружали все эти люди, и все они говорили одновременно. Он становился мрачнее тучи, и, наконец, его лицо исказилось так, что я испугалась.

Дальше все происходило быстро: Сафин метнулся наверх и минуты через три спустился одетый в зимнюю куртку, на голове была шапка, на ногах — ботинки. Затем в сопровождении свиты он направился к выходу. Я бросилась вперед.

— Вирг, я… Что-то случилось? Что произошло?

Его взгляд словно окатил меня ведром ледяной воды, я аж задохнулась. В нем была самая черная ненависть, и эта ненависть была направлена на меня. Он заговорил, словно выплевывая яд.