— Уйди прочь! Пошла вон, ты… — грязные ругательства в мой адрес были больнее удара.

— Вирг, что произошло?

Резко на глазах у всех он отшвырнул меня в сторону так, что я, не удержав равновесие, упала на пол. Больно ударила бок. Полы халата неприлично разлетелись в стороны, но никто не обратил на это внимания. Свита Сафина обошла меня, как неодушевленный предмет, и исчезла следом за ним.

Солнечный луч скользил по стене, отражаясь на бежевых обоях моей комнаты. Светлых, уютных обоях, не способных подарить душе моей ни света, ни уюта, ни тепла.

Усевшись поудобнее в кровати и обхватив руками колени, я опять задумалась над ситуацией, в которой очутилась. С момента ухода взбешенного Вирга Сафина в сопровождении своей свиты прошло ровно три дня. И все это время он не давал о себе знать, не появлялся в доме и не звонил. Я так и не узнала о том, что именно произошло, при чем здесь полиция, СБУ, и какой труп.

После того, как он так унизительно отшвырнул меня на глазах у всех, я долго ревела, запершись в своей комнате, где смятые простыни еще хранили пряный запах наших сплетенных тел. Специфический запах… Кто сказал, что любовь должна пахнуть розами? Обхватив руками подушку, я отчаянно ревела, ожидая, что Сафин либо снова придет, либо обязательно мне позвонит. Но он не позвонил.

На следующее утро после страшной ночи я спустилась в столовую с таким опухшим лицом, что, если бы Сафин взглянул на меня, то у меня не было бы вообще никаких шансов.

Добрая Вера, хлопотавшая на кухне, при виде такого чудовища тут же прониклась глубокой жалостью, но, увы, это ничем не могла мне помочь. Как и я, Вера ничего не знала о том, что происходит. Но она была более спокойна, и причиной этого есть два железных обстоятельства: во-первых, она не была влюблена в Вирга Сафина; во-вторых, за годы службы она привыкла ко всем его выбрыкам. Вера так и сказала — «выбрыкам». И я сразу поняла, что она имеет в виду.

Даже замечательный сметанный пирог, который Вера испекла на завтрак, не смог поднять моего настроения. Усевшись в гостиной с мобильником, я стала открывать все новостные сайты, надеясь на чудо. Но ничего интересного не было.

К вечеру по одному из телеканалов промелькнула новость о большом пожаре в одном из ресторанов в центре города, но сразу же было сказано, что пожар уже потушен, и ущерб заведению небольшой. Ничего такого, что могло бы вызвать у Сафина приступ столь невменяемого психоза, с учетом, конечно, что ресторан принадлежал Виргу Сафину. Ведь ресторан даже не сгорел. Это не могло быть поводом исчезать так бесследно.

К вечеру вторых суток я решилась выйти из дома. Вышла засветло — мне никто не препятствовал. Только охранник буркнул, не глядя на меня: «Когда вернетесь, позвоните в звонок на воротах». Звонок я предусмотрительно нашла сразу, как вышла, чтобы знать, куда звонить. Дальше все было просто. Я шла по улице, застроенной роскошными особняками, пока не вышла к железнодорожной станции. Шла я достаточно долго, но дорога была все время прямой, поэтому заблудиться здесь было невозможно. Затем я села в электричку, которая и довезла меня до вокзала. С вокзала я без проблем добралась на метро в центр.

Когда вышла на Крещатике, уже стемнело. Я пошла вниз, любуясь роскошным освещением витрин и сплошным потоком машин. Шла медленно — спешить все равно было некуда. Я никого не знала в этом городе, и меня никто не знал. Мне некому было позвонить. Кроме Вирга Сафина и его служащих в этом городе я не знала ни одного человека. Мне не к кому было пойти в гости, не с кем было даже поговорить.

Невероятное, объемное, сплошное одиночество навалилось на меня бетонной плитой, прибило к земле чудовищным ощущением своей страшной реальности. Страшное, живущее во мне одиночество — именно это подарила мне моя любовь! Я знала, что будет тяжело, но даже не предполагала этого страшного, калечащего ощущения полной оторванности от мира. Я словно была замкнута в герметичный стеклянный шар, у которого нет ни входа, ни выхода.

Шум и суетливая атмосфера большого города действовали на меня угнетающе. Мне страшно захотелось плакать. Помню, одинокая слезинка даже скатилась по щеке, которую я не стерла — все равно на меня никто не смотрел.

Нагулявшись, села в метро и поехала на вокзал.

Подойдя к дому, нажала кнопку звонка, калитка в воротах открылась автоматически. Пройдя через сад, я и спокойно вошла в дом, двери которого были не заперты. При этом я не видела ни одного из охранников — они не попались мне на глаза.

Увидев меня, Вера всплеснула руками и тут же накрыла на стол. Я поела с большим аппетитом, после чего спокойно уснула.

На третьи сутки я вообще не выходила из дома. Сафин по-прежнему не звонил. Утро четвертого дня застало меня в боевом настроении. Проснувшись непривычно рано, я решила обдумать все происходящее. Похоже, мне самой придется выяснять правду. Когда-то я дала себе слово, что обязательно раскрою загадку Вирга Сафина, любой ценой узнаю его тайну и выясню, что хранится в темном прошлом за его плечами. Похоже, это время настало именно сейчас.

Тогда я приняла решение, которое в моей ситуации казалось единственно правильным. Я еще не понимала, что оно будет судьбоносным и изменит всю мою жизнь. Впрочем, никаких сомнений у меня не было. Нет ничего хуже неизвестности. Поэтому я взяла телефон и набрала номер с визитки. Я позвонила единственному человеку, с которым познакомилась в Киеве — журналисту-фотографу Максиму Фомичеву. Он ответил после третьего гудка. Я выдохнула и произнесла виноватым голосом:

— Максим, здравствуйте. Это я, девушка с пожара, — произнесла я голосом, виноватым и перед Виргом Сафиным, и перед собой.

* * *

Было три часа дня, когда я вышла к Бессарабскому рынку. Людей, как всегда, было много. Обычно принято говорить, что в толпе все спешат, не глядя друг на друга. Возможно, так оно и было когда-то, но только не в тот день — я стала самым настоящим исключением. Все представители спешащей толпы дружно шарахались от меня. Честное слово — обходили намеренно, ускоряя шаг! И не могу даже передать, сколько глубочайшего удовлетворения и восторга принесло мне это возмущенное «замечание» толпы! Кто-то бы сказал, что я играю с огнем. Но на самом деле я играла в себя.

Максим Фомичев сидел в одном маленьком кафе, в котором мы договорились встретиться. Перед ним стояли два огромных стакана кока-колы. Он сидел, тупо пялясь в телефон. Когда я подошла к столику, глаза его округлились. Он обалдел, увидев меня.

— Боже мой… Что это такое на тебя надето?

И честное слово, он был искренне потрясен! На самом деле все заключалось в дурацком пальто. В мужском пальто Вирга Сафина, которое я нашла в его гардеробе и использовала для других целей — раньше… Но цели удлинились и продолжились. Когда я заимствовала у Сафина это пальто, мне и в голову не могло прийти, для какой цели я стану использовать его через три дня.

Именно дурацкое явно с чужого плеча мужское пальто, которое совершенно мне не шло, стало причиной того, как пялились на меня люди в электричке, метро и на улицах. Я выглядела в нем ужасающе. Но оно было для меня самым родным. Я сроднилась с ним, как со второй кожей. И это пальто, в котором я занималась любовью с Виргом Сафиным, придавало мне сил.