— Любовь моя… Любовь моя… все хорошо… я рядом… я больше не уйду так надолго… никогда… никогда… никогда…

Вся дрожа, я прильнула к этому родному телу, вдруг оказавшемуся каким-то чудом в моей кровати. Руки так сильно обнимали меня за плечи, что я испытывала настоящую боль. Это были руки Вирга Сафина.

Вирг Сафин не был порождением моего сна. Он мог показаться кошмаром, но не показался. В первый момент, еще до конца не разобравшись, что произошло, и как этот вечный источник моей боли оказался в моей постели, я потянулась к нему руками, телом, сердцем, чтобы прильнуть к единственному реальному для меня теплу, вдохнуть пряный запах его обнаженной кожи.

Впрочем, пробуждение произошло достаточно быстро. Вирг Сафин и правда меня обнимал, но обнимал, сидя на краю кровати. Что-то жесткое оцарапало кожу. Он был в куртке. А чуть позже, сфокусировав взгляд, разглядела и ботинки, и шарф. Возможно, он только появился в доме, даже не успев снять верхнюю одежду, а это значит, что он совсем не собирался ложиться ко мне в постель.

Этого прозаического наблюдения было достаточно, чтобы вспомнить все — одиночество, обиду, ложь, мертвую девицу, боль. Я отстранилась. Вирг Сафин мгновенно почувствовал перемену во мне, и выпустил меня из объятий. Молчание стало напряженным. Он первым не выдержал.

— Я в коридоре услышал твой крик. Только поднялся по лестнице… Ты кричала.

— Мне приснился кошмар, — кивнула в ответ.

— Страшный сон? Очень страшный? А что тебе снилось?

— Не страшный сон. Кошмар. Я не помню.

— Что же такого произошло за эти несколько дней, что мы не виделись? Что так тебя напугало?

— Может, пожар в твоем ресторане?

— Ты знаешь об этом?

— Разумеется. Я же не первобытный человек. Умею пользоваться интернетом.

Неожиданно для себя я решилась ему подыграть и, опустив глаза вниз, пробормотала неуверенно так, как часто говорят правду:

— Мертвая девушка. Она преследовала меня во сне. Девушка, которая погибла в пожаре.

— О Господи!.. — выдохнул он, и… Я не поверила своим глазам! Напряжение, сковавшее его изнутри, стало спадать. Он расслабился и успокоился, услышав совсем не то что боялся услышать. Значит, его не пугало то, что я знаю о ней?

— Я слышала, что в ресторане погибла девушка. Это правда? Возможно, это и напугало меня.

— Да, один человек погиб. Молодая женщина. Она работала у меня официанткой и встречалась с директором ресторана. Даже собиралась замуж за него. Не повезло!

— Кому? Ему или ей?

— Мне! — глаза его приняли самое обычное выражение, и я поняла, что мучающий его страх остался далеко позади.

Почему? Что это был за страх? Что за дурацкая судьба — влюбиться в мужчину с какими-то страшными тайнами? Почему же я такая невезучая?

— А я слышала, что у тебя с этой девушкой была связь. Ты с ней спал.

— Наверняка была. Я переспал с большинством официанток, которые работают в моих ресторанах. Точно так же, как с половиной светской тусовки. Я уже и счет потерял.

— Ты… Ты… Как ты можешь об этом говорить мне!

— А что тут такого? Надеюсь, ты не думаешь, что до встречи с тобой я был девственником? Ревность — самая глупая из всех выходок, Мара. Оставь ее. К тому же все это были кратковременные связи — раз или два. В моей жизни женщины никогда не задерживались.

Дрожа от ярости, я сидела в постели, обхватив руками колени, мои глаза горели яростью. Вирг Сафин рассмеялся:

— Ох, Мара, как забавно ты выглядишь, когда ревнуешь! Совсем как кошка, которой прищемили лапу!

Мне же было совсем не до смеха. Очевидно, Виргу было наплевать, знаю я или нет правду о погибшей девушке. Он открыто признавался во всем. Сколько же их еще, таких девушек?

— Зачем же ты пришел ко мне, если женщины не задерживаются в твоей жизни?

— А я пришел не к тебе. Я вернулся домой — работать в студии. Я ведь упустил целых три дня. За это время накопилась уйма работы. Надо проявить и подготовить к выставке много снимков. И для заказчиков тоже. Так что, боюсь, в ближайшую неделю у меня не найдется для тебя и минутки, бедная Мара! — он откровенно издевался надо мной. — И вообще, я порядком устал от твоих глупых вопросов!

— Знаешь, Вирг Сафин, я тоже порядком устала от тебя!

— Правда? Если тебя что-то не устраивает, ты всегда можешь уйти. В моем доме для тебя всегда открыта любая дверь, — глаза его стали острыми, как бритвы, такими острыми, что я испугалась и поняла, что переборщила.

Сафин встал и, не оборачиваясь, направился к двери. Отчаяние захлестнуло меня. Вдруг Сафин обернулся. Глаза его приняли обычное выражение, которое выражалось в равнодушии — он смотрел, как на неодушевленный предмет, впрочем, как всегда.

— Я люблю тебя, Мара. Помни об этом, — и быстро вышел из комнаты, хлопнув дверью.

На следующее утро, часов около десяти, я подкрадывалась к дверям его спальни. Проснулась я гораздо раньше, но не решалась войти и разбудить его. Я не знала, спал ли он в доме, во сколько проснулся, когда заснул. Я ничего не знала о его привычках. Я вообще ничего о нем не знала. В моей всеобъемлющей любви образовался досадный пробел.

Смешно любить человека и не знать, что он предпочитает на завтрак! А между тем привычки и все бытовые мелочи казались гораздо ниже моей любви. Любовь моя была чем-то глобальным, масштабным, как галактика, как земной шар. Все остальное — досадные мелочи, не больше.

И вот теперь из-за этих досадных мелочей я тайком кралась к его двери, не зная, когда он встает. И если он спит, то не нарвусь ли на разрушительную вспышку гнева. Я дотронулась до двери его спальни кончиками пальцев, и она тут же поддалась под моей рукой. Спальня была пуста. Вирга в ней не было.

Я тихонько вошла внутрь, закрыв за собой двери. Меня в который раз поразило аскетичное убранство его комнаты. Впрочем, теперь в ней были мелочи, отличающиеся от того, что я видела в последний раз: свитер, брошенный в кресло, стопка книг на прикроватной тумбочке, пустой стакан. Кровать была застелена, и не смята — либо он успел ее застелить (что было сомнительно), либо вообще не спал.

Но самое жуткое впечатление произвел его Ангел. Мне вдруг показалось, хотя это было абсолютно невозможно физически, что фотография девушки с оторванными крыльями стала меняться. В этот раз вид ее был для меня разочарованным и злым. В заостренных чертах фигуры на фотографии не было ни мягкости, ни нежности, несмотря на женственный изгиб ее спины. Фотография казалась острой, как нож, как колючая проволока, жестко и больно ранящей. Мне было страшно на нее смотреть, словно немой страж из ада, охраняющий его комнату. Совсем не Ангел.

Я быстро прошлась по комнате, стараясь не смотреть на фото. От пустого стакана не было никакого запаха — похоже, пил из него обычную воду. Я вспомнила, что Сафин не переносит алкоголь. Еще одна загадка вокруг Вирга Сафина.